Вместо эпиграфа

Александр Гнилицкий: Мне очень нравится это время чем-то… Я какой-то период (это вряд ли возможно сейчас) — просто жил не днем, а ночью, работал, выходил гулять, часто на Михайловской площади, у этого огромного здания (МИД) — ночь, нет людей, выглядит как на полотнах Де Кирико, когда смотришь под луной на эти колонны, действительно странно, что оно и метафизично и красиво, при том что это сталинизм. Просто я любил этот город… время такое странное было. Тут многие со мной могут согласиться, я думаю. Плюс особый сантимент оттого, что все прошло, потому что это часть жизни, молодость… или — все молодость, что не сейчас?

Идеальным лабораторным пространством были старые многокомнатные коммуналки в домах с высоченными потолками. Именно их и начали заселять наши художники. Первое поселение этого типа – на ул. Ленина, просуществовавшее с конца 1989 до лета 1990-го, – это поистине «героическая эпоха» сквоттерской жизни. <…>

К  лету 1990-го стало понятно, что из мастерских на Ленина нужно съезжать – в здании наконец-то начался капремонт и художников оттуда «попросили». Состояние дрейфа навевало тревогу, все ощущали, что вот-вот должен наступить новый период. И он действительно наступил, когда благодаря активности одного из членов тусовки на Ленина – художника Александра Клименко, всей группе удалось безболезненно и довольно быстро переселиться в еще один заброшенный дом – на ул. Михайловской, которую тогда еще по старинке называли ее предыдущим революционным именем – улица Парижской Коммуны.

Переезжали с прицелом на месяц-другой, а получилось на целых пять лет. Сквот на ул. Парижской коммуны, 18а стал легендой – сегодня зачастую художников Новой волны называют не иначе, как «художники Парижской коммуны». Это название по-своему правомерно, ведь именно так назвали себя обитатели сквота на Михайловской, открывая в 1991-м программную совместную выставку в зале Союза Художников на ул.Владимирской.

В начале жизни на Паркоммуне, Паркоме, как сокращенно стали называть сквот, художники все еще сохраняли творческий темп, заданный сквотом на Ленина. Однако постепенно стала вырисовываться и другая линия, связанная со сквотом как с местом социального общения, т.е. «тусовки». Здесь собирались не только художники, но и вся продвинутая молодежь города – музыканты, поэты, первые компьютерщики, модники, первые коллекционеры, галеристы, сюда же стали приезжать западные кураторы, интересовавшиеся новейшими тенденциями в постсоветском искусстве.

На Паркоме обитала только часть «тусовки»: Олег Голосий, Лера Трубина, Александр Гнилицкий, Василий Цаголов, Юрий Соломко, Леонид Вартыванов, Александр Клименко, Дмитрий Кавсан… Сюда же с завидной регулярностью наведывался Ройтбурд, курсировавший в то время между Киевом, Одессой и Москвой, а также другие одесситы. Нередким гостем был и харизматичный Сергей Ануфриев, одессит, входивший тогда в московскую группу «Инспекция Медицинская герменевтика» и написавший текст «Киев как культурная модель», где взглянул на город как зону культурной рекреации и источник щедрой, избыточной, «мясной» ментальности. Тогда же и западные критики обратили внимание на новую украинскую волну и на Парижскую коммуну как сквот. Именно тогда в американском журнале Art News появилась статья про это явление.

Парижская коммуна стала своего рода эпицентром сквоттерского бума. Но география расселения художников Новой волны не сводилась исключительно к сквоту на ул. Парижской коммуны. В начале 90-х самым богемным кварталом Киева стал район радиальных улиц, непосредственно примыкавших к нынешнему Майдану Незалежности. Это было своего рода киевское Сохо, с той разницей, что в Сохо жило около 90 тысяч художников, а на улочках вокруг Майдана их было от силы пару десятков. Но в качественном и символическом эквиваленте это было именно Сохо – квартал компактного проживания богемы, где все ходили друг к другу в гости, обменивались идеями, обсуждали работы, ну и, конечно, развлекались.

Во дворе сквота на ул. Парижской комунны — Максим Мамсиков, Кирилл Проценко, Олег Голосий, 1991

На ул. Софиевской, на первом этаже старого дореволюционного дома, была «резиденция» художников Арсена Савадова и Георгия Сенченко. Савадов, который тогда только вернулся после полугодового пребывания во Франции, был полон идей, новых творческих планов и готовился к большой выставке в Москве. На втором этаже этого же здания размещалась еще одна мастерская – здесь в бывшей коммуналке, состоявшей из девяти комнат, обитал один из самых веселых и молодых участников движения – Илья Чичкан с семейством. Чичкан, хоть академии и не заканчивал, был выходцем из художественной семьи и просто очень восприимчивым молодым художником, Начинал он с подражания «Волевой грани национального постэклектизма», а затем прошел очень разные этапы в своем творчестве, пока не стал тем Чичканом, которого мы знаем сегодня. Но в одном художник отличался завидным постоянством – еще в самом начале 90-х Чичкана уже знало пол-Киева — ведь именно в его мастерской проходили самые жаркие и запоминающиеся вечеринки.

В том же подъезде на Софиевской обитал еще один художник – Илья Исупов, который только-только приехал из Англии, где какое-то время поработал садовником. Из Туманного Альбиона Исупов привез очень странный костюм то ли летчика, то ли автомобилиста начала 20 века, в котором сразу стал звездой многочисленных «паркомовских» вечеринок. А немного дальше, на ул. Ирининской, ближе к клубу КГБ, был еще один «очаг». Здесь были мастерские художников помоложе – Кирилла Проценко, Максима Мамсикова, Татьяны Галочкиной, которых тоже открыла та самая выставка – «Художники Парижской коммуны». Тут же по соседству, на ул. Софиевской какое-то время работал Павел Керестей, именно тут он создал свою знаковую для этого периода работу «Паркетчики».

Когда мы говорим о поколении Парижской коммуны, невозможно обойти тему сексуального и психоделического бума. Художники расширяли сознание всеми возможными способами и это воспринималось не как банальный декаданс, а как следование актуальной философии.
Именно в начале 90-х население б.СССР начало открывать для себя работы Тимоти Лири и Генри Миллера, Карлоса Кастанеды и прочих учителей новой нравственности.

Озабоченность пограничными формами опыта вообще характерна для художников всех эпох, а интерес к новейшим фармацевтическим способам «выхода из себя» был свойственен еще американскому поп-арту 60-х. В Киеве, на Парижской коммуне, эрос и психоделика сплелись воедино и создали образ этого сквота как места абсолютной свободы от каких-либо ограничений.

Из проекта Александра Соловьева и Алисы Ложкиной:

Point Zero: Новейшая история украинского искусства

Фотографии из Архива Александра Соловьева и Александра Друганова