От Лютеранской до Петровки — с Александром Федутой

Не пускайте мужей в прогулку по букинистическим «точкам», милые мои! Вы же знаете, чем это закончится — верно, да? И хотя вы утешаете себя тем, что «мой не курит» или «зато не футбол», — это до тех пор, пока книги не начнут сыпаться на вас с полок, пока не начнут ставить вам подножки на полпути к окну, которое вы собираетесь распахнуть, ибо – пыль, пыль, книжная пыль…

Я не скажу, что Киев – рай для любителей старой книги. Вероятно, все уже раскуплено до нас. Да и вывозить из Украины покупки старше пятидесяти лет нельзя. Но позднесоветская книга и постсоветская густо сконцентрирована на полках и прилавках: бери! Не хочу?

Не могу! Некуда ставить! Но – рука тянется просто посмотреть.

Я захожу в любимую «книжную подворотню» на Лютеранской. Подвальчик, хозяин которого точно помнит, где и что стоит.

— Добрый день!

Он сидит в отдельной комнате-складе, откуда выходит, чтобы поболтать с завсегдатаем.

— Добрый! Чего вам опять не хватает для полного счастья?

Это смешно, но для полного счастья – я завершаю монографию – мне не хватает томика Владимира Бенедиктова из «Библиотеки поэта».

— Синего?

— Синего. Он полнее.

«Синий» Бенедиктов не редкость. 1986 год издания. Он есть у меня дома, в Минске. Но Бенедиктов в Минске, а монографию я дописываю здесь, в Киеве. Мой визави смотрит на меня с иронической улыбкой, прицениваясь:

— Завтра будет. Сто гривен.

— Сколько?!

— Сто гривен.

— Это же не редкость!

— Не редкость. Но вам ведь нужно сейчас? Сейчас – сто гривен. Или езжайте на Петровку и там ищите.

Если бы моя фамилия была «Балаганов» и мне в ходе подписания «Сухаревской конвенции» выделили Бобруйск, я бы застонал от приступа счастья. Петровка – ооооо! Там может быть всё! Но Бенедиктова там нет. Я там был вчера. Вчера его нет. И сегодня его нет.

Сейчас – нет.

Через две недели – будет.

Но мне нужно сейчас.

Груды книг лежат на поддонах, и табличка вверху – «10 гривен», «20 гривен», «30 гривен». Поройся – найдешь.

— Мужчина, что ищете?

— Ничего не ищу. Смотрю.

— А что смотрите?

— На книги смотрю.

У самого дома около десяти тысяч книг. Сколько можно?! Не превратить ведь частную трехкомнатную квартиру в филиал Национальной Библиотеки. И – зачем?

Но удержаться не могу:

— Слушайте, неделю назад у вас был факсимильный трехтомник воспоминаний Фета.

— Девяносто второго года?

— Он.

— Сами протиснитесь? Или мне подать?

Продавец пижонским движением смахивает пыль с ледеринового темносинего переплета:

— Прааашу!

Но – Фет все-таки раскручен, да и мемуары публика сегодня читает с превеликим удовольствием. А Бенедиктов? Кому он нужен, кроме меня? Поэтому я стою в подворотне на Лютеранской и торгуюсь.

— Но этот Бенедиктов у вас еще лет сто на складе пролежит!

— До пролежней пролежит. Ничего страшного. Дороже будет.

— Привозите.

— А почему именно «синий»?

— Ну, цитировать принято по более позднему из научных изданий…

— Но в первом издании его готовила Лидия Яковлевна…

— У меня есть. Но цитировать нужно по более позднему…

Хозяин смотрит на меня с огорчением. У него явно есть и «первый» Бенедиктов, откомментированный Лидией Гинзбург. Но – он дороже.

— Жаль…

Конечно, жаль. Покупатель уходит…

Он помнит меня с 2005 года. Тогда я в первый раз спросил у него:

— А есть у вас пятитомник академика Белецкого?

— Нет. Это редкость.

— Какая же редкость? Советская научная литература…

— Давно издавали. За столько лет осела на полках тех, кому нужна. Не продают. Ищите…

— Где искать?

— На Петровке.

Вот тогда я в первый раз и поехал на Петровку. Там еще не было павильона с антикварной литературой – дореволюционной, с золотыми корешками и обрезами, с полками советской гуманитаристики – советской по годам издания и издательствам, не по авторам. Сейчас такой павильон там есть. И я захожу туда.

— Добрый день… Кого ищем?

— Сепир. Де Соссюр. Бодуэн де Куртене…

— Паша, товарищ спрашивает де Соссюра… Вам дореволюционного?

— Советского.

— С комментариями. Так он на полке, только завален. Вы Сепира с Уорфом отодвиньте, де Соссюр и появится…

Почти как в сказке: «Дерни за веревочку, дверь и откроется…»

— А довоенного Шкловского нет?

— Довоенного нет. Паша, товарищ спрашивает довоенного Шкловского. У вас есть вкус.

Паша в синих потертых джинсах, — потертых по моде, а не от бедности, — появляется откуда-то сверху, куда не ступает нога покупателя, но коричневые толстые тома Сеченова и Мичурина, серые Докучаева, непонятно как затесавшийся к ним Эйнштейн лежат на ступенях этой лестницы…

— А что еще вам нужно?

Я играю пижона. У меня болит нога, в руке трость. Мне пододвигают стул.

— А что есть?

— Есть «Academia». Вчера привез весь комплект. Кое-что в идеальном состоянии. Хотите взглянуть?

Картонные короба раскрывают чрево свое.

— Ну…

— Что?

— У меня нет девятого выпуска «Звеньев».

— Сейчас посмотрю. Кажется, не в этом коробе… Минуту…

Еще минута – и он достает «Звенья», знаменитый альманах Государственного литературного музея, начатый еще Бонч-Бруевичем, когда издательством руководил не расстрелянный до времени Лев Каменев. Девятый выпуск – это уже поздний, когда ни Бонч-Бруевича, ни Каменева на страницах нет. В идеальном состоянии, в суперобложке. Я никогда не держал его в руках.

Держу.

Знал бы Паша, что у меня другие тома «Звеньев», расхристанные, без корешка или с вырезанным на обороте титула именем Каменева, в таким виде, что сгорят от стыда рядом с этим щеголеватым экземпляром…

— Сколько?..

Он называет цену.

Здесь не принято торговаться. Цена московская, но экземпляр сохранный. И даже без штампов «расформированных», как принято писать на страницах интернет-магазинов, библиотек…

Я не торгуюсь. Не купить – как-то стыдно…

— А Белецкого у вас нет?

— Нет. Белецкого нет.

Но на Белецкого у меня уже нет и денег. «Звенья» сожрали месячный лимит того, что я могу себе позволить…

— До свидания…

Я перехожу опять к рядам «развала», иду вдоль них с ленивым видом знатока…

— Мужчина, что ищете?

— Смотрю…

— Вы спрашивайте, спрашивайте…

— Мне бы пятитомник Белецкого…

— Ааааааа… а минуту!

Он ныряет вглубь книжного развала и выныривает с пятью старыми серыми книгами:

— Вот!

Сбылась мечта идиота!