Образ очереди в искусстве, литературе и жизни.

Некий учетчик загородной бригады Рымаря, сезонный работник и главный герой, впервые в жизни попадает в город. И видит: тысячи людей стоят в очереди на трудоустройство. На ладонях, штампами, стоят порядковые номера. Не успевает наш герой оглянуться, как обретает номер и становится частью очереди. И начинается наваждение: став частью Очереди, учетчик попадает к ней в плен, и сколько бы теперь он ни пробовал сбежать обратно в свой лес и загород, его ловят и возвращают обратно. Потому что нельзя оскорблять очередь. Сорокин и Кафка — сравнения лежат на поверхности, но ускользают, и оказываются сложнее. Дальше — будут другие. Сначала одна мистификация, потом следующая, и так далее, автор подбрасывает версии одну за другой, и эпизоды вытягиваются, —  в свою очередь. Читать трудно, читатель следует за обстоятельствами, загадками, уровнями смыслов, сопротивляется им как кошмару и бреду, мучительно пытаясь ответить на вопросы:  «вдруг учетчик — это ты сам, что будет дальше, и когда же свобода, и потом — о чем, и главное — зачем эта книга». Когда оказывается, что почва под ногами перестала быть зыбкой и  ориентиры найдены (вроде бы), они ускользают из под ног, смысл — развеивается и убегает на следующую эволюционную полку. Хорошо, что Однобибл.

…Неужели ты и вправду готов так вот без всякой борьбы уйти из очереди? Но почему? Трудности? Они есть у всякого, кто занимает очередь, да и не похож ты на парня, пасующего перед трудностями. Ошибки? Но они исправимы и не перечеркивают бесспорных, я бы сказал – огромных, успехов твоего первого городского дня. Ты принят, как у нас говорят…

Михаил Однобибл «Очередь», «Время», 2016