В Киеве скоро появится улица Николая Носова – детского писателя, автора трилогии про Незнайку, «Живой шляпы» и разных других замечательных историй.

Улицу в Святошинском районе назовут в честь писателя-киевлянина: Носов, в самом деле, родился в Киеве, прожил здесь – в Киеве и Ирпене – треть жизни, написал о своем киевско-ирпенском детстве книгу – «Тайна на дне колодца». Она не так известна как приключения Незнайки и его друзей, между тем, это киевская книга – с киевской географией и топографией. Это Киев и Ирпень начала ХХ века, быт людей не богатых, но предприимчивых: «Стать богачом нетрудно, – любил говорить мой отец, – нужно только узнать, как это делается».

Николай Носов в 1911 году/ в 1954 году

Отец Носова был  «артистом эстрады», исполнителем т.н. «песен тюрьмы и воли»:

В дореволюционные годы на эстраде существовал так называемый квартет «сибирских бродяг». Все четверо участников этого квартета (и отец в том числе) одевались в ветхую, изорванную одежду, покрытую всевозможнейшими заплатками, обувались в крестьянские лапти, изображая собой арестантов, бежавших с каторги и пробиравшихся сквозь дебри сибирской тайги к себе на родину. Нарядившись в такую живописную рвань, артисты выходили на сцену и пели про то, как «глухой неведомой тайгою бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой», или популярнейшую в те времена «Дубинушку» и другие «Песни тюрьмы и воли», как значилось на афише.

В какой-то момент «тюремный репертуар» не прошел цензуру, и квартет прекратил свое существование. Отец Носова стал рабочим на железной дороге, впрочем, пролетарской гордости не испытывал.

– Зачем мне говорить, что я рабочий? Буду говорить, что я домовладелец. У меня дом есть. Так и в анкете буду писать.

– Уж ты выдумаешь! – сказала мать. – Домовладелец – тот, у кого большой дом с квартирами, которые он сдает жильцам за плату. А у тебя какой дом?

– Будто кто-то поедет смотреть, какой у меня дом, – возразил отец. – Может быть, у меня тут дом в пять этажей.

– Это в Ирпене-то! Пять этажей! – ужаснулась мать. – Скажи еще, что у тебя небоскреб тут.

– И скажу.

– Сумасшедший! – с иронией отвечала мать.

Итак, детство писателя Николая Носова прошло в Ирпене, а любимыми игрушками были паровозы с вагончиками:

Я  уже знаю,  что мы живем в  Ирпене.  А  Ирпень –  это железнодорожная станция в  двадцати пяти  километрах от  Киева по  теперешнему счету (раньше считали на версты).  Местность здесь красивейшая: есть лес и река, поэтому у многих киевлян в Ирпене дачи.  Но мы,  как и другие ирпенские жители,  живем здесь постоянно, то есть и лето и зиму.  За забором,  вдоль которого тянется дорожка от нашего дома к калитке, – дача Капийковских. Дом Капийковских – словно средневековый замок с какими-то затейливыми террасками,  балкончиками, мезонинчиками, островерхими башенками со  шпилями и  слуховыми окнами на  крышах.  Наш маленький беленький домик с зеленой двускатной крышей,  без всяких прикрас, кажется чересчур простеньким и  даже  бедным по  сравнению с  этим роскошным «замком»,  но,  если бы  мне предложили,  я бы не согласился поменяться с Капийковским домами, потому что наш дом –  родной,  а  дом Капийковского для меня чужой.  …     Позади   усадьбы  Капийковских  в   просветах  между   деревьями  видна железнодорожная насыпь.  С  крыльца нашего дома  мне  хорошо видно,  как  по железной дороге  проносятся поезда.  Для  меня  большое удовольствие увидеть поезд.  А  самое  радостное событие  –  это  когда  мне  дарят  на  праздник игрушечный паровозик с  вагончиками.  Жаль  только,  что  в  этом игрушечном железнодорожном  составе  всего  лишь  два  вагончика.   Но  у   меня  план: когда-нибудь мне подарят еще паровозик с  двумя вагончиками,  я прицеплю все вагончики к одному паровозу, и получится как настоящий поезд.

Учился Носов в гимназии Стельмашенко, – на тот момент она располагалась в Рыльском переулке.

Так нынче выглядит здание гимназии Стельмашенко по Рыльскому переулку,10

Фамилия  владельца  нашей  гимназии  была  Стельмашенко,  в  силу  чего учащихся этого учебного заведения звали стельмашенковцами,  стельмашаковцами или же просто стельмашаками.  Форма у  нас была такая же,  как и у остальных гимназистов,  то есть:  синевато-серые гимнастерка и  брюки и синяя фуражка, украшенная кокардой.  По этой кокарде легко было отличить стельмашенковца от учащегося любой другой гимназии.  У  всех других гимназистов на кокарде была изображена цифра, обозначавшая номер гимназии, в которой он учился. У нас же на  кокарде вместо цифры была  буква «С»,  то  есть  начальная буква фамилии Стельмашенко.  Таким  образом,  с  этой  буквой  на  лбу  мы  ходили как  бы клейменые, и нередко на улице можно было услышать по своему адресу:   «Вот стельмашака идет!»     Не знаю, как другим, а мне лично это казалось обидным.

Сам Михаил Стельмашенко был человеком, скажем так, – своеобразным: педагог и священник, активный член Киевского клуба русских националистов, монархист, выступивший на Карловарском съезде духовенства в 1921-м против восстановлении в России династии Романовых, большой энтузиаст школьных экскурсий и пропагандист скаутского движения. Стельмашенковские скауты проводили свои занятия в Ботаническом саду на бульваре. Носова в скауты не приняли «по причине малолетства», он организовал конкурирующую «концессию» под названием «Гремучая змея» и вел партизанскую войну против «организации пай-мальчиков»:

Устроив засаду,  мы неожиданно обстреливали их каштанами,  а когда они, испугавшись, бросались бежать  от  нас,  словно  стадо  баранов,  мы  незаметно убирались куда-нибудь подальше, понимая, что, обнаружив в конце концов малочисленность нашего отряда, они легко могли одолеть нас.

Продолжение следует