«Городские места», т.е. места, имеющие свою историю и память, это, как правило, места «коммуникативные», места, где что-то происходит. Часто это «клубы», и не в последнюю очередь, это «места, где едят». Так уж мы устроены, мы редко помним, что едим, но всегда помним – где!

Писать о таких «старых местах» в Киеве – занятие не самое благодарное: Киев – не Рим, не Париж, и не Вена. —  Киев, конечно, «вечный город», но самому старому кафе, т.е. такому, которое находится на одном и том же месте под одним и тем же названием и соблюдает какие-то традиции – пусть на памяти одного-двух поколений, — ему лет 70, не больше. И все мы помним, какой страх и ужас поднялся среди городской общественности, когда вдруг по фейсбуку прошел слух (кем запущенный? зачем?), что кафе это закрывается, и места этого больше не будет. Речь о «Ярославе», конечно.

Между тем, есть такая штука, небессмысленная для городской культуры, и в немалой степени, для городской экономики, — она называется «символический капитал». Это тот «капитал», который дает культурная традиция, и это тот самый туристический бюджет, который составляет львиную долю бюджета «исторических городов». Как это работает? Цена на кофе и луковый суп  в парижской «Ротонде» будет выше, чем в среднем по больнице, и гораздо выше, чем в те дни, когда этот самый луковый суп и кофе могли там позволить себе Модильяни или Сутин. Но именно потому, что они приходили туда, на это самое место, а теперь туда – на то же место – приходите вы, — именно поэтому вы платите эту цену, а не другую. Эта история входит в цену супа.

Венская «Хавелка» — не самое вкусное и не самое дешевое место в городе. В нем не сиживал Фрейд, туда не захаживал Троцкий (такие места там тоже есть, и они тоже вкладывают этого «фрейда» в бюджет). Но у «Хавелки» другая фишка: во всех путеводителях вы прочтете, что одна и та же семья владеет этим местом более века, что кафе закрывалось лишь во время войны, когда хозяин, Леопольд Хавелка уходил на фронт,  что он дожил до ста лет, и до последних дней обслуживал клиентов, а сейчас это делает его сын.

Все это, понятное дело, не наша история. Киев не сохранил ни «ХЛАМа», ни «КЛАКи» (можно, конечно, открыть совсем новое место в другом конце города и назвать его «ХЛАМ», но это будет не «ХЛАМ», а место имени «ХЛАМа»). И если, не дай бог, владельцам «Ярославы» придет в голову зарабатывать тот самый «символический капитал», они не приобретут, а потеряют половину клиентов: они нарушат свою традицию, а традиция «Ярославы» принципиально демократическая: место, где сходятся все студенты прилегающих улиц, — из Театрального, из Художественного, из… да в общем, уже не важно. Туда приходят  за свежими пирожками, и там до сих пор можно пообедать пирожками с бульоном на студенческие деньги. «Ярослава» сохранила архаичный и тяжеловесный позднесоветский дизайн (все эти аляповатые «старокиевские фрески»), и не дай бог, ее владельцам вздумается «джентрифицироваться», затеять модную «реконструкцию»: в «Ярославу»  приходят именно потому что это старое, а не новое место, традиционное, а не модное. Туда ходят поесть предсказуемую (немодную) еду.

Так всегда было.

И, хочется думать, так будет.