А эта улица, казалось, была всегда, и всегда она называлась Прорезная. – Что может быть естественнее: ее «прорезали» в земляном валу старокиевских укреплений. И все же она относительно недавняя, ее, в самом деле, «прорезали», это было в середине XIX века, и называлась она тогда Мартыновская. И Золотокрещатицкая. Вообще-то названия улицам тогда давали городские обыватели, а землемеры названия эти «закрепляли». Закрепилось название «Прорезная», – самое понятное и логичное. Но официально она более полувека – с 1863-го по 1919 – называлась Васильчиковской, в честь киевского генерал-губернатора князя Иллариона Илларионовича Васильчикова (1805-1862), не худшего, кстати, из киевских губернаторов. Это он последовательно и относительно успешно боролся против «черты оседлости», и вообще он запомнился киевлянам своим мягкосердечием.
Николай Лесков: «Он был высокого роста, с внешностью настолько представительной, насколько и симпатичной… Самой выразительной чертой была доброта. Лицо хранило тихое спокойствие доброжелательности и было невозмутимым даже тогда, когда его что-то умиляло… Но в этих случаях нечто начинало поднимать вверх и оттопыривать верхнюю губу и усы. Это нечто и называлось «добрым мальчиком», который будто появлялся к услугам князя, чтобы не отягощать его необходимыми во время разговора движениями»
Но кстати, именно при нем была создана специальная комиссия по переименованию улиц, и названия отныне стали официальными. Так что та улица, на углу которой стоял Паниковский, официально называлась Васильчиковской. Но все киевляне и некиевляне – те же авторы «Золотого теленка», равно как и их персонаж Михаил Самуэлевич Паниковский, называли эту улицу Прорезной.
– Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Обязательно спросите!
– Что вы пристаете? – хмуро спросил Балаганов.
– Нет, вы спросите! – требовал Паниковский. – Поезжайте и спросите. И вам скажут, что до революции Паниковский был слепым. Если бы не революция, разве я пошел бы в дети лейтенанта Шмидта, как вы думаете? Ведь я был богатый человек.
У меня была семья и на столе никелированный самовар. А что меня кормило? Синие очки и палочка.
Он вынул из кармана картонный футляр, оклеенный черной бумагой в тусклых серебряных звездочках, и показал синие очки.
– Вот этими очками, – сказал он со вздохом, – я кормился много лет. Я выходил в очках и с палочкой на Крещатик и просил какого-нибудь господина почище помочь бедному слепому перейти улицу. Господин брал меня под руку и вел. На другом тротуаре у него уже не хватало часов, если у него были часы, или бумажника. Некоторые носили с собой бумажники.
– Почему же вы бросили это дело? – спросил Балаганов, оживившись.
– Революция! – ответил бывший слепой. – Раньше я платил городовому на углу Крещатика и Прорезной пять рублей в месяц, и меня никто не трогал. Городовой следил даже, чтоб меня не обижали. Хороший был человек. Фамилия ему была Небаба, Семен Васильевич. Я его недавно встретил. Он теперь музыкальный критик.
Музыкальным критиком он, к слову, стал неслучайно. Внизу на Прорезной, приблизительно там, где сейчас дом №6 и собственно памятник «Великому Слепому», находился исчезнувший ныне Музыкальный переулок, а на нем – музыкальная школа, консерватория и концертный зал. Там же с 1910 года стоял и памятник Глинке (тот, что теперь находится в Мариинском парке). Переулка больше нет, он был разрушен (взорван) вместе с Крещатиком 24 сентября 1941 года.
Впрочем, во времена Ильфа и Петрова и вплоть до 1990-го эта улица носила имя Свердлова, и уже на улице Свердлова находился Молодой театр, который потом стал кинотеатром «Комсомолец Украины». А потом снова – Молодым театром. Тогда же когда улица снова стала Прорезной. Теперь уже официально.
