Какая история встает за «Портретом мужчины в красном» Джона Сарджента?
Вернее так: кто такой этот доктор Поцци в вызывающе красном халате (портрет дословно называется «Доктор Поцци у себя дома»)?
Джулиан Барнс. Портрет мужчины в красном. Перевод Е.Петровой. – Иностранка: Азбука-Аттикус, 2020.
В этом романе Барнса есть простой сюжет, он на поверхности: доктор Самюэль Поцци, знаменитый парижский гинеколог и сексопатолог (тогда не было такой официальной медицинской специальности, но доктор Поцци был!), нарушающий все возможные социальные и этические табу, предпринимает путешествие в Англию в компании таких же как он «распущенных французов» – князя де Полиньяка и графа Робера де Монтескью — прототипа барона де Шарлюса из эпопеи Пруста «В поисках утраченного времени». У доктора, который на портрете, есть рекомендательное письмо от Сарджента к Генри Джеймсу, так что – как это обычно бывает в книгах Барнса – мы узнаем исторических персонажей в исторических декорациях. Но что главное здесь (и вообще у Барнса): за сюжетом и персонажами мы узнаем эпоху, ту, которую принято называть Belle Époque. За книгой Барнса встают другие книги, – Барнс представляет коллекцию собственных источников, и эта книга о том, как культура описывает самое себя, а в этом случае речь о столкновении культур – английской и французской.
Всем известно (точнее, «всем известно»), что граф Робер де Монтескью держал дома черепашку, чей золоченый панцирь был инкрустирован драгоценными камнями. Нам с вами это известно от Гюисманса, который посвятил четыре страницы своего романа рассказу о покупке дез Эссентом этой пресмыкающейся твари — «поистине декоративной вещицы» — и ее преображении. Тщательно продуманный узор для инкрустации обсуждался с ювелиром: за образец взяли контуры японской гравюры с изображением буйно цветущей ветки. После золочения и инкрустирования эту самоходную дароносицу предполагалось выпустить на роскошный турецкий ковер, подобранный с учетом оттенков и переплетений пряжи. Все намеченное было триумфально исполнено; но через несколько страниц бедная черепаха, завалившись вверх тормашками, испустила дух, потому что — внимание: мораль — «не могла вынести ослепительной роскоши, которую на нее взвалили». Британский эквивалент этой литературно-готической смерти не потребовал столь вычурной игры воображения: в романе Яна Флеминга «Голдфингер» приспешники Аурика Голдфингера без затей покрыли тело Джилл Мастерсон смертоносной золотой краской.
Разукрашенная черепаха фигурировала, по всей вероятности, в пакете информационных материалов о Монтескью, собранных поэтом Малларме для прозаика Гюисманса и включавших даже сани на медвежьей шкуре, церковную утварь и шелковые носки под стеклом шкафа-витрины. Последние экспонаты описаны Гюисмансом в неизменном виде, но с черепахой дело обстоит сложнее. Роберт Болдик, переводчик книги на английский язык, а также биограф Гюисманса, уточняет, что в тот вечер Малларме, придя в пещеру Али-Бабы, увидел лишь останки несчастного существа — золоченый панцирь. То есть никаких драгоценных камней и никакой ползающей черепахи. А значит, остается вопрос: приобрел граф у антиквара эту живую эстетскую диковинку в декорированном виде или же купил только голый панцирь, который потом в порыве прихотливого дендизма просто отдал позолотить?
В свою очередь, Филипп Жюллиан, биограф Монтескью, указывает, что вся история с черепахой, живой или мертвой, инкрустированной или первозданной, — «плод воображения [поэтессы] Жюдит Готье». Но это в общем и целом не повод для разочарования. Писательское ремесло требует среди прочего вплетать легкий, пусть даже ложный слушок в сверкающую достоверность событий, и зачастую оказывается так: чем меньше у тебя фактов, тем легче превратить их в стоящий рассказ.
