В Киеве есть неглавные, тихие музеи. Никто понятия не имеет, что в них происходит: не знает-не помнит-со времен школьных экскурсий не заглядывал. Дизайнер и организатор выставок Александр Журавлев, фотограф Павел Мазай и InKyiv будут открывать двери таких музеев и рассказывать, чем они живут. Второй (наши вторые двери) — Музей шестидесятничества.

Экскурсий по музею будет две, первая с Леонидом Грабовским, вторая — обычным составом.

Леонид Александрович Грабовский приезжал этой зимой в Киев надолго, и принимал участие сразу в двух презентациях. Книги, ему посвященной. И сборника дисков, антологии киевского авангарда 60-х. InKyiv пригласил Леонида Александровича в музей — потому, что Грабовский практически живой его экспонат,  важны его впечатления. И вот они:

….Это прежде всего поэты, литераторы и художники. Никто из нашей композиторской группы, кроме меня самого,  этих людей близко не знал. Наверное, от того, что я литературоцентрический композитор, есть композиторы, которые больше ориентируются на живопись, например, Сильвестров. Или Крутиков, он сам живописец. 

Я был в довольно тесном контакте и с Дзюбой, и с Драчом, и со Светличным. Мы своим смелым, безоглядным любопытством к новой музыке, — потому что мной двигало безбрежное любопытство: «А что если я так сделаю? А так?», — были им близки. 

У меня была похожая «Спидола», универсальный радиоприемник, который ловил все эти станции — «Голос Америки», «Свободную Европу»,  «Немецкую волну», на ней был сильный диктор, который говорил таким мясистым голосом: «Говорит радиостанция Немецкая волна. Говорят, это был бывший мясник со Львовского рынка в Киеве, забыл его фамилию. 

Знаю Светлану Кириченко как особенно героическую женщину, я читал о ней, как она выступала на суде, добивалась правды, как держалась на допросах. Тут все герои, я не так давно о ней подобно читал. 

Я встретил Стуса летом 1979 года, он ехал в автобусе в Святошино. А посадили его в сентябре.  

Все 484 выпуска журнала «Сучаснiсть» оцифрованы, их можно читать в интернете. Или скачать, как сделал я.

Надежда Светличная… я  в Америке поселился в пяти кварталах от нее, чтобы быть ближе. 

Бронзовый Василь Стус Довганя. Между прочим, в мастерской Довганя до сих пор сохраняется серия бюстов, скульптурных портретов всех нас образца 1965-1967 годов. И мой портрет тоже. 

На стенде, посвященном последнему Майдану, Грабовский замечает отсутствующую букву «є» на плакате со стихами Симоненко и говорит сотрудникам: «Маленькая ошибка, вот тут надо «вже немає місця для могил». Надо аккуратно дописать».

(Разглядывая фотографии) — «Мы с мой племянницей тоже ходили с бутербродами. Только не в этот Майдан, в 2004 году. Всплеск народного  энтузиазма тогда тоже был огромный».

***

Мы втроем входим в аванзал Музея шестидесятничества, покупаем билеты. Напротив входа — копия витража, посвященного Шевченко («визитная карточка нашего музея», — объяснил нам строгий молодой экскурсовод). Этот витраж должен был украсить красный корпус университета, Алла Горская, Галина Севрук, Людмила Семыкина, Галина Зубченко и Опанас Заливаха создали такое, что на следующее же утро после установки потребовали завесить тканью. «Специальная комиссия, созванная для обсуждения, признала витраж идеологически вредным»,  — произносит заученный текст наш экскурсовод.

Витраж был уничтожен, авторов исключили из «Союза художников», Опанаса Заливаху через год (в 1965-м) посадили.

Рядом висит карта Украины в лицах, буквально — в черно-белых фотографиях шестидесятников «234 портрета расположены в свободной манере, без территориальной принадлежности». И (внимание) эта карта — единственная во всем Музее шестидесятников считает, что Вика Некрасов тоже им был.

Мы проходим в первый зал. Понимаем, что все экспозиции объединены и собраны по смыслу. Наш экскурсовод говорит не останавливаясь, не предполагая диалога. Свои вопросы мы сначала не можем вставить, а потом уже и не хотим. Но в принципе, он очень старается, и (даже)  читает нам отрывки из Павлычко и Симоненко.

Первый стенд — смерть Сталина и  ХХ-й съезд партии — вот студентка  Лидия Гук с искренней и счастливой улыбкой сжигает портрет Сталина.  Далее Юристы Левко Лукьяненко и Иван Кандыба с правом каждого народа на самоопределение.  Клубы творческой молодежи. Комната номер 13 Октябрьского дворца служила помещением для одного из таких клубов, руководил им Лесь Танюк. Шестидесятничество — не синоним диссидентства, сначала это было творческое совершенно легальное и неполитическое движение.

Потом творческая молодежь узнала про Быковню и массовые расстрелы, а на молодежь обратил внимание КГБ.

Сборники шестидесятников (Павлычко* и его «Коли умер кривавий Торквемада, Пішли по всій Іспанії ченці», и их открытые письма, — шестидесятники писали их не адресатам-функционерам, а для того, чтобы общественность (люди, как мы с вами) были в курсе того, что происходит.

Фотография Черновола в образе главы ЦЮК (центрального юбилейного комитета, пародия на Цэка) — Светличному и Горской исполнялось по 35 лет, они решили отметить общий, 70-летний юбилей полагая что до настоящего 70-летия могут не дожить. Председатель выступал с речью: «За новые успехи на пути юбилеев, салютов и фейерверков». В своем ответном слове юбиляры благодарили ЦЮК и лично председателя за то, что их учат, «как жить, для чего жить и куда жить». И давали обязательство — следующий юбилей отметить досрочно, «прожив пять лет за два с половиной года»… Спустя шесть лет Алла Горская будет убита. Иван Светличный вернется из лагерей и ссылок инвалидом.

— Вот на первый взгляд ничем не примечательная сумка, — откашлявшись, продолжает экскурсовод, — ее в заключении сшил основатель нашего музея Мыкола Плахотнюк.

Когда всех арестовывали, Плахотнюка ждала страшная участь: его, абсолютно здорового человека, отправили в психиатрическую лечебницу. Эту сумку он сшил для Надежды Светличной, которая ждала своего отъезда в США.

Плакат, нарисованный Аллой Горской на смерть Симоненко и угол с вещами семьи Светличной: стол, печатная машинка (а все машинки были на учете в КГБ), портативный магнитофон Ивана Светличного, быть может, благодаря ему до нас дошли голоса Стуса и Симоненко. Приемник, который ловил «голоса».

Следующий зал посвящен репрессиям. Политзаключенные, их вещи, лагерная одежда, гербарии — они тут не для украшения. Фотографии Черновола, Плахотнюка, экземпляры журнала «Сучаснiсть». А вот смешная игрушка, эскимос Петька, ее политзаключенный Сергей Ковалев отправил в знак дружбы Евгению Сверстюку в Бурятию. Колючая проволока, которую срезал Василий Овсиенко — из лагеря, в котором убили Василя Стуса.

Далее — копии афиш и плакатов творческих вечеров. Экскурсовод устал от нас и от текста, мы можем рассмотреть плакаты в тишине. И интерьерную комнату «в стиле 60-х», на выходе висят керамические работы Галины Севрук.

В конце постоянной экспозиции — итоги шестидесятничества.

А дальше — небольшая обновляющаяся экспозиция, с чем-то важным вместо резюме: репрессии, сгруппированые по годам, начиная с 1950-х, наглядно — годы, лица.

«Могу предложить посмотреть кабинет Черновола, если интересно,  — говорит нам экскурсовод». Нам интересно.

Для того, чтобы пройти в кабинет политика, нужно пройти по винтовой лестнице, которую музей делит с Малым драматическим театром. По дороге спрашиваю: где умирал Столыпин? Как раз в этом кабинете, — был ответ.

Тут люто холодно, камин, понятное дело, никто не разжигает. В театре рядом идет репетиция.

***

В музее собраны фотографии и личные вещи художников, поэтов, правозащитников — это понятно, тут хранится память о них. Музей шестидесятничества похож на гербарий, вот почему: его коллекция — это письма  и документы  ярких, свободных, думающих, очень красивых людей. При жизни они звучали в полный голос, сейчас в музее тихо.

Свои впечатления от музея мы вышли обсуждать (и отогреваться) в кафе напротив, никого не подписываем в диалоге, мы говорим одновременно, все совпадения верны:

— тут не работают с эмоциями посетителей. Документы собраны, но никак не отрефлексированы,  уроки не усвоены, даже музеем, здесь мог бы быть замечательный музей

— нет драматургии

— тут нет честности, в первую очередь

— Петр Иванович (музей Ивана Гончара) сказал нам: «музей не могила, он должен быть живым»

— а здесь даже и не могила. Вы представляете здесь встречи? А ведь есть живые шестидесятники, с ними можно поговорить

— дело ведь не в деньгах?

— но и в деньгах, наверное, тоже

— самое забавное, шестидесятники боролись против газеты «Известия», для них сделали музей похожий на газету «Известия»

— может, это прошлое навязывает  официоз? Но музей ведь про веселых, живых, невероятно свободных людей

— и их жажду жизни, для меня шестидесятники живые люди, которые хотели нормально жить

— надо найти человека, который этим дышит. Вообще, я начинал бы рассказ со Столыпина!

— в любом деле должен быть человек, который этим горит. Может, нам ничего не стоит писать об музее?

— а может, наоборот, кто-то прочтет и скажет: я хочу (я могу) это рассказать, эмоционально и продуманно, я хочу  спасти историю шестидесятничества от забвения и пыли.

Справка о музее:

Идеологом основания Музея шестидесятничества была участница украинского движения сопротивления Надежда Светличная.  В 1994 году*, во время вручения ей Шевченковской премии Светличная объявила о создании Фонда Музея, и передала в этот фонд свою денежную премию, несколькими днями позже основала инициативную группу по созданию Музея шестидесятничества. В течении следующих лет инициативная группа, в том числе и сама Надежда Светличная, собирала документы и материалы для будущего музея, будущую коллекцию хранили в частных квартирах.

В 1999 году была создана общественная организация «Музей шестидесятников», которую возглавил шестидесятник Николай Плахотнюк, он  был и первым директором музея и хранителем историй, которые скрываются за всеми экспонатами. Музей был открыт через 13 лет, 24 августа 2012 года. Его экспозиция насчитывает 20 000 экспонатов и устроена по принципу тематических блоков: «деятельность Клуба творческой молодежи; эскизы и афиши к запрещенным спектаклям; самиздат (художественные произведения, перепечатки на Западе – «тамиздат» и др.); статьи шестидесятников; материалы судебных дел (времен пребывания в тюрьмах, лагерях, в больницах, в ссылке); фотографии и письма жен политзаключенных; личные вещи художников и музыкантов-шестидесятников. 

Всего это три комнаты, плюс библиотека. Плюс кабинет Черновола наверху.

ФОТО: Павел Мазай

• Время работы:  с 10:00 до 17:30; понедельник – выходной; каждый последний день месяца — санитарный день
• Адрес: ул. Олеся Гончара 33А; Тел.: +380 (44) 234-12-04
• Стоимость: 25 грн, для школьников, студентов и пенсионеров — 10 грн

*Исправили, первоначально было Тычина.

*Исправили, было 1964.