Она собрана и серьезна  (но часто улыбается), она много трудится, ее график расписан на сезоны вперед — она поет заглавные, титульные  партии на прекрасных сценах,  и при этом умудряется все время  учиться.

• В 24 года Лена Белкина дебютировала на цене Венской оперы, подписала контракт с этим театром.
• В 25 — спела заглавную роль в фильме-опере «Золушка» Джоаккино Россини, экранизация была показана в 150 странах мира и получила множество наград.
• В 27 лет дебютировала на Фестивале Россини в Пезаро, исполнив сложнейшую и малоизвестную роль Арзаче в опере «Аврелиан в Пальмире».  Маэстро Альберто Дзедда (известный знаток музыки Россини) доверил певице исполнить каденции последнего кастрата Джованни Веллути, для которого Россини писал эту роль.
• В этом году Лене Белкиной исполнится 30 лет, ее голос (бархатное колоратурное меццо-сопрано) будет только расцветать. 
• В Киев она приехала ради одного концерта в Доме Мастер Класс и  одного выступления в Национальной опере.

Этот концерт в «Мастер Классе» будет единственным?

— Да.

В его программе  Чайковский и Рахманинов, отчего так?

— В их случае для певца  важны не только технические и голосовые задачи, но еще и художественные. Небольшой романс нужно спеть интересно, суметь захватить слушателя, чтобы случилось… озарение.  Что-то случилось.

То есть, они выбраны ради контакта со слушателями?

— Не только. Я пою много немецкой  камерной музыки, Брамса, чуть  меньше Шуберта — романтизм Брамса ближе моему голосу. А среди  русских романсов есть такие, которые я пела еще в консерватории, на экзаменах. Есть такие, которые я выучила специально для этого концерта, мне интересно развиваться еще и в камерном направлении. Учить вообще приходится очень много. 

Кто будет вашим концертмейстером?

— Партию рояля будет исполнять Анастасия Титович. Мы с ней нашли человеческий контакт и ее профессионализму я полностью доверяю.

К камерному концерту и новой оперной роли вы готовитесь по-разному?

— Абсолютно по-разному.

Потому что задачи разные?

— Конечно.

Как вы учите новую оперную роль?

— Для меня важен текст, и в опере, и, тем более, в романсе. Сначала я все прохожу ритмически, соединяю ритм с текстом, без звука. Потом у меня происходит читка нот с листа, таким образом как-то все запоминается. Текст в соединении с ритмом дает  мне правильную базу в расстановке акцентов, сильных долей. 

Чужие записи слушаете?

— Редко.

Чтобы дистанцироваться от чужого влияния?

— Да, максимально. Я не считаю, что другой артист, может быть —  знаменитый, с быть может, лучшей карьерой, сделает это лучше. 

Какой  у вас оперный стаж?

— Большой, скоро (в следующем году) будет 10 лет. 

Простая арифметика — вам 30, из них 10 лет вы провели на профессиональной сцене.

— Да, в 20  лет я победила в конкурсе имени Бориса Гмыри, и сразу прослушалась в опере Лейпцига, и уже знала, что поеду туда работать. Еще полгода учила немецкий, и в 21 год я начала работать в театре. 

То есть о возрастных ролях вы пока даже и не задумываетесь?

— В принципе, оперные героини все очень молодые. Это  была традиция советского времени, так было принято, что певцам на сцену открыта дорога только после сорока. На молодежь даже не обращали внимания. Сейчас рынок изменился, очень помолодел. Все хотят видеть сильных, техничных, но и стройных, красивых, молодых героинь. Сейчас опера преображается, и в этом смысле она мне тоже нравится — хочется держать себя в форме. 

Сейчас важен не только голос и знания, важны актерские данные. Даже певцы прошлых поколений это понимали, мой консерваторский преподаватель Евгения Мирошниченко  — почему ее обожали, и ходили именно на нее? Потому что она не только пела, уникальных голосов в Киевской опере всегда было много. Она, чтобы спеть Лючию («Лючия ди Ламмермур» Доницетти), ходила в больницу — смотреть на нездоровых психически людей, изучать пластику, то, как они двигаются. Важно именно такое отношение к роли — не только красиво спеть высокие ноты, а осмыслить и передать глубину, во всех переживаниях.

Не кажется ли вам (вам наверняка задавали этот вопрос), что вы удивительно похожи на Золушку, свою оперную героиню? Простая аналогия — вы, Лена Белкина и Золушка Россини всегда много трудились. Вам мешает тень Золушки?

— Нет, мне очень помогает этот образ. Действительно, я считаю себя Золушкой. Потому что я выросла в небогатой семье, и мне нужно было много трудиться, чтобы чего-то достичь. Мы не могли платить за учебу, я всегда и везде училась на государственной основе и получала стипендию.

Об учебе: каждую субботу вы, 14-летний подросток, ездите на электричке из Джанкоя в Симферополь, вам 15 лет, вы живете и учитесь в Киеве, снова только уроки. Вам хотелось сказать: «гори все синем пламенем?»

— Наоборот, даже сейчас я помню каждый свой год в училище Глиэра, и каждый год в консерватории. Передо мной всегда были какие-то задачи, какие-то конкурсы, я всегда строила планы «на втором курсе я спою вот эту арию». Киев для меня был как праздник, у меня не было соблазнов, мне не хотелось ходить на дискотеки, я ходила в оперный театр, это было намного интересней. 

Потом вы получаете контракт, приезжаете работать, и почти сразу поступаете в Лейпцигскую консерваторию. Вы все время учитесь?

— Все время, до сих пор.

Вам просто нравиться учиться?

— Да.

Ваш способ существования в пении: открывать новые территории? Выявлять что-то неизвестное, неизвестную старую музыку?

— Да. Вы попали в точку. У меня был опыт пения барочной музыки, и сейчас впереди два огромных проекта на музыку Генделя. И намечается еще один концерт. Это такая ниша, причем со звездными дирижерами…  я пока не буду раскрывать всех тайн. Это будет настолько редкая опера Генделя… еще даже не существует клавира на эту оперу, я буду учить ее по партитуре.

Не так давно в любви к Генделю признавалась Чечилия Бартоли. Кстати, как вы относитесь к словосочетанию «оперная дива»?

— Нормально. Если кому-то так видится образ оперной певицы, почему бы и нет?

Как раз Чечилия Бартоли говорит, что оперная певица трудяга и  не обязана быть красоткой и дивой.

— Мне понравилось, как она однажды сказала: «Работая в библиотеке в поиске раритетных нот и партитур, я не могу быть в бриллиантах, это неуместно». Я замечаю «профессиональную» вычурность в певцах и певицах, а мне хочется легкости и простоты, даже в одежде. Одна из оперных любительниц, киевлянка кстати, однажды сделала мне замечание, увидев в социальных сетях, что я ношу часы с вечерним платьем. Я ответила, что у меня под контролем каждый час. Я пошла на бал в вечернем платье, а завтра в восемь утра у меня самолет, поэтому фраза «счастливые часов не наблюдают» не про меня. Я счастлива, потому что занимаюсь любимым делом, но — я посмотрела на часы (как Золушка) — уже 12 часов, и мне пора спать.

Вы живете по строгому расписанию? Это уважение к голосу, к коллегам?

— Я стараюсь. Когда есть перерывы, я позволяю себе полениться. У меня 27 мая Кармен. 28-го  мая я лечу обратно, и 29-го лечу в Париж, на прослушивание. 

Бережете голос?

— Стараюсь не болеть, я пью витамины, укрепляю иммунитет, у меня никогда не наблюдалось никаких аллергий, даже простужаюсь я редко. Стараюсь избегать сквозняков, и все. Ничего особенного. 

Страх потери голоса действительно существует?

— Он есть, только когда есть каки-то конкретные проекты, и нельзя подвести людей — билет куплены, встречи назначены. А в том чтобы посреди обычного ритма  выпасть из графика нет ничего страшного, я могу неделю полежать дома.

В чем уникальность вашего голоса? В возможности петь огромный репертуар, какие тембральные секреты? Давайте мы разберем и похвалим ваш голос?

— Давайте (улыбается), могу дать ему оценку. Недавно в Лозаннской опере, в Швейцарии, я спела главную роль в опере Россини «Дева озера». Я могу назвать (кроме себя) только четырех певиц (две сопрано, три — меццо-сопрано, если считать со мной), которые смогут спеть эту роль. Многие певцы с меццо-сопрано думают классификациями голоса, если написано «для сопрано» в клавире, значит, «все, это уже не для меня». А копнуть глубже, для какого именно сопрано?  Россини написал эту партию для своей жены, Изабеллы Кольбран, которая была сопрано, но у нее не было стабильных крайних верхних нот, и поэтому Россини писал настолько благодарные, удобные, с огромным диапазоном партии, которые в принципе могут спеть и лирические меццо, и колоратурные сопрано, легко. Для этого репертуара у сопрано нет нижних нот, часто у меццо нет — высоких. А у меня большой диапазон, мне это помогает петь неизведанную еще музыку. Например, Семирамиду или Дездемону.

Или вот даже Золушка, когда итальянский продюсер Андреа Андерман, искал главную героиню, он слушал многих, у него была возможность взять звезду, ту же Чечилию Бартоли. Золушка написана в низком регистре, для меццо, даже для такого —  альтового голоса, а потому нее в конце огромная, почти 10-минутная ария, почти сопрано. То есть Золушке надо  петь и рассчитать силы, и распределить их, чтобы остались на последнюю партию. 

О силе и выносливости: арии иногда бывают долгие и тяжелые. Как вы, хрупкая девушка их выдерживаете?

— Техника. Выносливость, конечно важна, но главное — техника. Оперные певцы вообще выносливее остальных — эстрадных, джазовых певцов. Потому что мы не задействуем горло. У нас — главное  только дыхание и резонатор. Я иногда забываю про связки, помогаю себе дыханием. Недавно я простудилась, и пошла к фониатору, она сказала: «У вас такие интересные связки! Вы можете петь и альтовые и сопрановые партии». Врач, которая меня видит впервые в жизни. В общем, она меня порадовала. 

Стремитесь ли вы петь аутентично, допустим, Баха?

— А знаете, Бах — очень модерновый. Он был не слишком известный церковный музыкант, это сейчас музыковеды и критики открывают Баха, его находки и перлы понимают и открывают  заново.  Он сочетал гармонии, в его время не сочетаемые. Поэтому что значит  «аутентичность» в Бахе?… Нет, не совсем соблюдаю. Сейчас церковную музыку поют мальчики сопрано, у них совсем другая техника. Ну, или контр-теноры (по сути баритоны) но они выучились петь фальцетом и поют  эти произведения, потому что по диапазону они не очень большие, там в принципе справится любой голос. Там важна тянучесть и дыхание, умение правильно вести фразу.

И все же —  были другими инструменты, с голосом (техникой) происходило тоже самое что и с, допустим, скрипичным смычком?

— Да, есть моменты, когда оперное вибрато не приветствуется. Нужен голос — как часть инструмента: то с гобоем переливается, то  перекликается  с кларнетом. Красиво, и желательно, чтобы голос не выпячивал себя как в бельканто, — поставил аккорд и пой себе фиоритуры, нет — чтобы голос был в диалоге с инструментом. 

О школе. Европейская школа оперного пения, школа итальянского бельканто и украинская оперная школа — разные?

— У каждой своя специфика. Мне не хватает в украинских коллегах культа звука. Голоса очень красивые, но невозможно слушать французский моих коллег, поющих «Кармен» — они как выучили французский  лет 20-30 назад, так и поют. Для моих ушей это катастрофа, правильное произношение языка — это важно. Мне удается петь итальянскую бельканто музыку в Италии, петь Россини на его родине, на фестивале в Пезаро. Там очень внимательно, ревностно относятся к своему языку. А ведь есть еще диалекты! Славянским певцам надо работать над произношением. 

Как вас принимают в Италии?

— Хорошо. Я пела в Токио «Сказки Гофмана» на французском, был  французский дирижер, и он сказал, что редко слышит у славян четкие назальные. Я занимаюсь с французами, если я пою французскую музыку, и с итальянцами — если пою итальянскую. У меня нет одного педагога, который бы меня направлял,  я все время ищу людей, которые лучшим образом могут помочь справиться с определенной задачей.

Как это происходит — новая роль, кроме ее разучивания, вы обращаетесь к преподавателю-носителю языка?

— Да. Например сейчас в Вене я буду искать барочного специалиста, который расскажет мне, как правильно исполнить этот материал, напишет каденции на повторы da capo. 

Все ваши героини вам нравятся?

— Нет, не все.

А что вы делаете с теми, которые вам не нравятся?

— Отстраняюсь. Я делаю эту работу, оставаясь собой. Я везде называю Ольгу в «Евгении Онегине» в качестве такого примера. 

Чем она вам не симпатична?

— Она мне непонятна: 15-летняя девочка с низким голосом, это диссонанс. И потом, у нее неинтересная музыка, да простит меня Чайковский. Сколько я уже пела постановок, как я ни старалась! Она выходит в начале и поет свою арию, потом Ленский умирает, и все, об Ольге никто не помнит! Ольга просто неинтересная. Образ Татьяны еще как-то можно собрать, за счет, скажем… протяженности.  Вот Трике — характерная роль, в ней можно найти фишки, на публику этот образ производит впечатление. А Ольга низким голосом поет, что она шаловлива — и что с ней сделаешь? Ролей, которые мне не нравились бы — больше нет. Хотя…  есть сложное —  вторые героини! В итальянской музыке есть такое понятие, как Seconda donna. То есть —  Prima donna — это сопрано. Seconda donna тоже может быть сопрано, например в «Анне Болейн» Доницетти в клавире написано, что Сеймур – сопрано, хотя традиция такова, что ее поют меццо, но она все равно — вторая. Несмотря на то, что и петь трудно, и на сцене появляешься часто… Все равно нужно смириться с тем, что она вторая. В«Норме»  — Норма — титульная роль. Адальджиза — вторая, даже если ее поет дива. И надо с этим званием («вторая») жить на сцене. Есть  Эболи в «Доне Карлосе» — классическая «Вторая» (я еще не пела на сцене принцессу Эболи, но уже выучила арии. Не хочу задевать репертуар Верди в ближайшие пять лет, но я к нему — готовлюсь. Я его учу, мне Верди начинает нравиться (улыбается).  Совсем другое дело, если я пою заглавные титульные роли, но — когда выступаю в роли Seconda Donna у меня нет цели выпячивать себя вперед. Я сразу говорю Prima-сопрано: «я на своем месте».

И часто это необходимо?

— Случается. На сцене они соперницы, часто так бывает и в жизни. 

Что вам в вашей работе нравится больше, внешняя часть — красивые костюмы, украшения или вторая сторона — разучивание роли, чтение партитуры?

— Мне нравится баланс между всем этим. Конечно, когда оперная певица выбирает украшения и не подтверждает свой статус дивы достижениями – это смешно… Но когда на сцене не дива ( то есть уверенная в себе актриса и певица), она прячет свою героиню. Эболи – принцесса, как ее сыграть простушкой в джинсах? Хотя… я против того, чтобы Эболи, как историческому персонажу, закрывали глаз повязкой. У нее не было глаза, но мне кажется это лишнее выносить это на современную сцену. Верди брал исторические персонажи, и придумывал с ними свои собственные истории, не имеющие с реальностью ничего общего. Почему мы должны досконально следовать образу?

Вам нравится современная опера?

— Мне нравится современная музыка вообще, но я в ней (пока) не настолько сильна, чтобы исполнять. 

Вы смотрите на Верди, и на современную оперу ка она отложенную перспективу?

— Да, планы на будущее. У меня есть друг, композитор Илья Разумейко, мы дружим очень долго, с консерваторской скамьи. Познакомились мы, когда он попросил меня спеть его романс, и мне очень понравилось — то,  как он видит, как он создает музыку. Потом, позже, уже в Вене (он сейчас учится в Вене), Илья написал монолог для меня. Если какой-нибудь современный композитор напишет музыку для меня, я ее с удовольствием исполню. 

У вас есть кумиры среди оперных див?

— Одной любимой  — нет. Много разных, очень хороших. Например, в Чечилии Бартоли мне нравится ее интерпретации (голос у нее не очень сильный). Я была на ее концерте, и ее голос в начале  показался мне маленьким, даже визгливым. Но она так правильно его подает, вводит публику в почти гипноз, и это подкупает. Услышав ее в начале, я подумала: «господи, как я выдержу полтора часа?» А под конец я была одной из тысяч людей, попавших под ее чары. 

Вы часто можете слушать оперу в качестве зрителя?

— Нет, но когда есть интересный состав, я хожу и слушаю. Я слушала Анну Нетребко два раза —  один раз в «Джульетте», в Зальцбурге,  второй раз в она пела Татьяну  из «Онегина» в Вене. Могу сказать что она  — эффектная, она красивая, она  — поет. Уникального мастерства я не услышала. Словом,  меня не подкупают громкие имена. Я знаю другие, менее известные, например из сопрано мне очень нравится Мария Хосе Сири, она тоже поет в первых оперных театрах. На «Андре Шенье» с ее участием я плакала. Есть пока еще малоизвестная певица Елена Гусева, она пела в Венской опере Мадам Баттерфляй. Когда она пела последнюю арию своему сыну, со мной случилась истерика, соседи в зале меня поддерживали, давали мне платочки, хоть и сами заливались слезами. 

Ваши планы на этот сезон?

— Барочные проекты, но это не этот сезон,  а будущее, этот — «Кармен» в Киеве, потом прослушивание в Париже, это пока еще не проект, а подготовка. Потом концерт в Мюнхенской филармонии, Моцарт, c-moll Месса, потом у меня «Кармен», десять спектаклей на Брегенцском фестивале, потом я лечу в Висбаден, на репетиции «Альцины» Генделя, где буду  петь роль Руджеро. Это вторая моя барочная роль, первая была Эльмира во «Флориданте» в 2010-м году, это был фестиваль Генделя, на родине композитора в Халле. 

Хорошее вступление в большой барочный проект, так?

— Да, действительно. 

В каких театрах вы еще не пели?

— во многих. 

Мне казалось, у вас широкая театральная география.

— Она у меня широкая в плане репертуара. Конечно, я пою в хороших театрах, но это (пока) не лондонский Covent Garden или миланская Scala. В Венской Государственной опере пела. У меня много планов, а главная цель — Metropolitan Opera.

Услышать и увидеть  Лену Белкину в Киеве:

Камерный концерт

• 19 мая,  19:30
• Где: Дом Мастер Класс, ул. Богдана Хмельницкого 57Б

Опера «Кармен»

• 27 мая, 19:00
• Где: Национальная опера Украины, ул. Владимирская, 50