• Город
  • Тиждень
  • Арт
  • Сцена
  • Экран
  • Стиль
  • 111
  • О нас

111 слов

Прочитать

Поезія воєнної доби: «Гітлера, Сталіна пережила, і цього переживу…»

26 Май, 2022

Прочитать

Містерії тіней та світла

24 Май, 2022

Прочитать

Імперії занепадають, імперії відроджуються

10 Май, 2022

Прочитать

Поезія воєнної доби: «Душегубонька взяв кавоварку…»

27 Апрель, 2022

Прочитать

Поезія воєнної доби

20 Апрель, 2022

Стиль

Прочитать

Мода не може брехати

27 Октябрь, 2021

Прочитать

Шить в Париже

19 Март, 2019

Прочитать

Дело в шляпе!

15 Март, 2019

Прочитать

Умные часы — украинский стартап Force

6 Август, 2018

Прочитать

Киевлянин, которого мы потеряли

1 Август, 2018

 

inший Kyiv

Читать Смотреть Слушать
  • Город
  • Тиждень
  • Арт
  • Сцена
  • 111
  • Про нас

inший Kyiv

  • Город
  • Тиждень
  • Арт
  • Сцена
  • 111
  • Про нас

In Город

Сестра и сестра

994 Просмотров 4 Август, 2018

Сестра и сестра Pin It

Скоро в издательстве Corpus выйдет роман Аллы Хемлин «Заморок», его действие происходит в Чернигове с 1941-го по 1961 год.

Алла Хемлин — сестра Маргариты Хемлин  (1960–2015): «Рита и я – близнецы. Всегда были. И всегда будем. В детстве мы с сестрой были очень похожи. Во дворе нас называли Алрита или Риталла и с удовольствием путали. Мы отвечали тем же, то есть откликались, когда звали не ту. Первое – а чего они? Второе: если ты – это я, а я – это ты, значит, мы – по правде.

Мария из романа «Заморок» сказала бы: «Допустим, человек знает, что человеку положено целое. Тогда человек уже всегда себе намечает не кусок”.  Мария “такое и похожее” не сказала. Зато сказала “про много еще что”. И главное, сказала про “надо понимать”.  Из всех осталась я. То есть я и Рита. “Надо понимать”.  

 

«Заморок»  был начат с сестрой, писался вдвоем, посвящен сестре, и следует за ней, и  звучит узнаваемым, разделенным на двоих голосом.  Так звучали герои «Живой очереди», «Клоцвога», «Дознавателя», «Искальщикеа».  Надо понимать. 

С разрешения издательства и автора In Kyiv публикует отрывок из романа. 

Алла Хемлин. «Заморок», М.: Corpus, 2018, 320 стр.

*******

5 декабря  1960 года. Чернигов.

Дом офицеров,  собрание в честь Дня Конституции.

Рассказывает Мария, подавальщица в буфете (главная героиня романа). 

Товарищ Осипов, Александр Иванович – начальник Дома офицеров;

Валентина – уборщица;

Катерина – буфетчица,

Надежда – библиотекарь,

Нина и Галина – работницы кухни,

Норинская – председатель женсовета;

Степан Федорович – повар,

Яков – киномеханик (он называет Марию Изергиль). 

         

     Перед собранием уборщица Валентина попросила Нину помочь, чтоб убрать в кинозале. Хоть подмести и тряпкой пройти по чему там. Конечно, с утра Валя в кинозале и пол помыла, и как положено. А после утра уже показали кино, а смотрели ж кино люди. А начальство на собрание придет, так начальство ж не с людей спросит. А у Валентины получился радикулит на всю-всю-всю спину, а у Нины получилась посуда на все-все руки. Люди ж идут и идут! 

Конечно, я согласилась, чтоб помочь Валентине. Я ж всегда помогаю. Тем более что Катерина вызвалась меня подменить. Я подумала, что Катерина сильно соскучилась постоять возле стола. 

Я сама по себе всегда никого не прошу. Первое. Я так приучилась. Потому что сделай сам, а то люди скажут, вроде и не делал. 

Да. 

Под самый конец уборки я поднялась на три ступеньки и ступила на сцену. 

По правде, мне и раньше хотелось, а тут случай. Тем более уже и стол поставили под красной бархатной скатертью для президиума, и трибуну рядом тоже. 

Я подумала, что давай-давай, товарищ Осипов, что выступь перед людьми! Научи, как жить! 

В ту самую секундочку я не хотела думать про Александра Ивановича, оно само выскочило. Я решила на целый вечер больше не пускать подобное наружу. 

Я с зала и не видела, что пол щелястый и на сбивах доски обтреханные. 

Я подумала, что в зал не сяду, а стану тут. Стану и буду смотреть все-все оборотом. 

Я сказала Валентине, чтоб Валентина шла себе, а что я уже буду в зале ждать начала. 

Я и стала ждать — в углу. У нас в Доме офицеров на сцене был занавес с бархата, как в театре. В ту секундочку занавес весь-весь собрался в углу. С занавеса получилась сборка волной. Мне понравилось. У занавеса была еще и бахрома. Бахрома была золотая, кистястая, хоть и с черными растеками. Валентине б надо было занавес подтыкивать, а она не подтыкивала. Валентина ж, наверно, воду в ведре не переменяла. Валентина ж одной водой мазала и мазала. По золоту так и мазала грязюкой с всех щелей. Там были и палки-железяки. Палки-железяки притыкнули до стенки, а плохо притыкнули. 

По правде, мне нравится, когда всюду порядок и аккуратность. И среди людей тоже. 

Я смотрела, как входили, как садились, как некоторые пересаживались по сколько-то. Как рассчитывали, кто куда сядет, чтоб вроде нечаянно попасть сбоку. 

Пришла Катерина, уселась на последний ряд, тут и Степан Федорович, и Нина, и Галя тоже. Надежда пришла, села перед Катериной. Надежда вроде взяла — раз! — и своим начесом загородила Катерине дорогу. А Катерина — раз! — и не пересела. Катерина получилась молодец. А Надежда получилась дурная. 

Норинская тоже заявилась. 

Норинская принесла с собой белую бумажку и карандаши, положила перед всеми-всеми стульями в президиуме. Потом Норинская — раз! — и уселась в президиум. 

Я уже думала про Норинскую и про стыд, а тут опять. Мне сильно не понравилось, что Норинская, когда садилась, так терлась задницей. Для женщины такое некрасиво и не скромно. Норинская, когда садилась, еще и юбкой мотанула. Мне аж в нос ударило “Красной Москвой”. Я подумала, что есть бесстыжие, которые поливаются и там тоже. Норинская и языком своим облизалась. А Норинская ж как женщина была уже старая. Норинской надо было б работать для людей, а не тереться по всему на свете. Норинской надо было б …. 

Да. 

Конечно, торжественное собрание проходило торжественно. Сильно пáхнул одеколон “Шипр”, сильней “Красной Москвы”, и начистка для сапогов тоже пáхнула. 

Я смотрела, кто собрался на собрание. 

Допустим, в такой день мне надо было б смотреть на лица коллектива и военных, которые пришли отметить, и думать про что никакая сила нас не сбóрет, ни на земле, ни на небе. Про землю — это всем-всем понятно, а про небо — потому что ж в Чернигове есть и летное училище тоже. Про что никто нас не сборет на воде я и не подумала б, потому что в Чернигове воды нету. Только речка Десна, а еще и Стрижень, а это ж не вода для войны. 

И, может, мне б от таких дýмок стало хорошо. Так хорошо, что страх. Может, мне б захотелось сделать что-то большое — под момент. 

Допустим, стать на колени, своей рукой забрать край кистястого занавеса, вроде знамя родины в горячей крови, и сказать наверх одними своими губами, чтоб никому не мешать: 

— Боже! Убей всех империалистов!
По правде, у меня в голове было другое. Я у себя в голове была бесстыжая.
Я думала про себя, что я простая подавальщица, что на мне бутылочное платье с хорошей шерсти, что на мне новисенькие чулки с капрона на новисеньком поясе с атласа и с резинками, что на мне новисенькая шелковая комбинация, что на мне трусы не сатиновые, а новисенькие, с шелка, что один лифик на мне подгулял. Лифик мне шила Зоя, с прострочкой, у нас и на базаре с рук стоящего не купишь, я наметила в Киеве купить, как у Пановой… 

Я думала, что у Норинской тоже ж, наверно, лифик не какой попало, что Норинская с Польши, наверно, навезла и того, и сего. 

Я думала, что у Катерины повна пазуха цицёк, что у Надежды кролиные уши… А что у меня под всемвсем — чистое девичье тело, что у меня тело как бархатное, вроде занавес или вроде знамя родины, а может, и как скатерть с стола, где президиум. 

Александр Иванович в эту самую секундочку взял — раз! — свою руку положил и трогает материю, и трогает… 

Я в эту самую секундочку подумала, что ой, Александр Иванович, ой, Александр Иванович, ой, Александр Иванович, что как же ж мне, Александр Иванович ……………………………… 

Потом я подумала, что получились вы перед мной, Александр Иванович, нечестная свыня, что знамя родины тому порука. 

Потом я подумала, что ой, какая ж порука, Александр Иванович, рука ж какая у вас, какая… 

Я стала на колени, забрала себе в кулак край кистястого занавеса, вроде знамя родины в горячей крови, и сказала наверх одними своими губами, чтоб никому не мешать: 

— Боже! Пусть Александр Иванович меня потрогает! 

Не знаю, как уже это получилось, а только когда я встала с коленей, меня трошки повело, в голове взялось вроде туманом. 

Конечно, я захотела удержаться на своих ногах, а не удержалась и боком наехала на палки-железяки. А палки-железяки наехали на меня, я отскочила в сторону, а они — раз! — и начали падать. А высоченные ж! Может, метра на три. Что палки уже там крепили, как уже крепили… Упало — и все. 

Да. 

Я ж отскочила, а палки-железяки пошли себе дальше и дальше — на сцену повдоль. И упали палки назади стола с президиумом. 

Конечно, люди подняли шум и крик тоже. 

И конечно, люди повскакивали с своих стульев. Кто бежит к президиуму — спасать, кто бежит с зала — самому спастись или зачем уже там… 

А я ни с места. 

Я глаза утупила на президиум и глазами понимаю — не убило. 

В эту самую секундочку меня сильно-сильно потянуло за спину. 

Это был Яков.
— Шо, Изергиль, смертельный номер показуешь? 

Яков сказал свои слова шепотом. А я уже перебирала ногами назад — так Яков меня тащил за собой. 

Я хотела объяснить Якову про себя и про палки-железяки. 

Яков мне не дал.
— Мовчи! Я через дырку в своей будке все бачив. Голову себе не убей…
Яков затянул меня в свою комору через маленькую дверку на заду сцены и наказал: — Цыть! Счисть с себя, шо нападало! Я зараз! 

Яков пошел с коморы через привычные мне двери. 

Как Яков мне сказал, я в ту же секундочку подумала, что на меня обязательно напáдало с занавеса и прочего. И пыль, и еще, что по дороге нацепилось. 

У Якова зеркала не было. Я обсмотрелась, где хватило поворота. Свою голову я не видела, а, конечно, там тоже. Я опять подумала про порядок и аккуратность, что пускай пылюки целый воз, а палки ж можно было хоть… 

В эту самую секундочку меня аж кольнуло в самое мое сердце. Эти палки — про палки ж подумают, что палки нарочно уронили. Тем более в такой день и на такое место. А кто ж уронил? А я и уронила, про которую органы давно мечтают, чтоб разоблачить. 

В голове опять взялось вроде туманом.
— Изергиль! Шо ты за стенку схватилася? Уже приказ есть, шоб тебя до стенки поставить?
Конечно, Яков разбудил у меня злость, и от этого поганый туман выгнался. Я сказала словами, такими, какими говорил Яков. 

Я ж с людьми всегда так.
— Яков, шо вы меня рвете? Я ж не специально! Так получилося! Я не виновата! Вы ж сами и свидетель! — Ага. Не виноватая Изергиль. Я этому делу честный свидетель. А зачем гражданка Изергиль туда по

пряталася? Шо она там на коленях своих делала? Шо руками своими шарудерла? Шо глазами своими наверху высматривала? Вот вопросы вопросов! 

Я заплакала. 

Яков тыцнул меня в плечо:
— Хорош! Зараз давай делай фасон, шо дависся с страха, шо тебе плохо. Я тебя буду как товарища с поля боя вести. Ага? 

Я сказала Якову, что ага.
— Приведу на рабочее место, говори, шо сидела у меня в коморе, шо вместе смотрели через дырку, шо как раз вышла до уборной, а потом прибежала на крики и упала на пол, шо потом опять выбегла в коридор, а я тебя подобрал, назад в свою комору дотащил, вернул в чувства… Понимаешь? 

Я сказала Якову, что понимаю, и спросила: 

—  А там щас шо?

—  А нишо. Органы приехали. Всем сказали занять свои позиции. Допрос будут делать. Яков обхватил меня своей рукой поперек спины с заходом наперед, и так наперед, что аж ребра мои хрустанули.

— Совай ногами… Не бежи, а совай…
Я выполнила приказ Якова.
Уже на подходе к буфету спросила у Якова: 

— А что сказать, зачем я до вас пошла, а не прямо в зал? 

— Молодец, Изергиль. Правильно указала. Скажи, шо я заманил, шо пообещал интерес — смотреть через дырку. 

Я сказала Якову, что мне будет стыдно такое рассказывать, что не поверят… 

— А про палки поверят. Ага? Я молчала. 

Наши в буфете все-все сидели. Все увидели меня и ойкнули. 

Потом все-все заговорили разом, сказали, что уже хотели меня бежать искать. 

Мы с Яковом на два наших голоса передали свой рассказ. 

В эту самую секундочку зашел Александр Иванович и человек. 

Александр Иванович сказал этому человеку:
— Ну тут все наши, чужих нет. Вот — работницы, все женщины. Только Самойленко Степан Федорович — мужчина, фронтовик, коммунист.
Степан Федорович уже стал на ноги в струночку. Женщины и я с женщинами сидели, а когда увидели, что Степан Федорович не распускается, встали тоже. Да. 

Человек сказал Александру Ивановичу, что понятно. 

Александр Иванович с человеком развернулись и пошли с буфета. 

В эту самую секундочку мои ноги меня опять подкосили. Я села первая с всех. Конечно, это было плохо. А так уже получилось. 

главы по субботампрепринтчитать
Share

Читайте также

Просмотр

Посох Асклепия

Просмотр

Орган для шестого чувства

Просмотр

У меня появились нервы

Просмотр

Дізнатися хто зростає в парку

Просмотр

Мала енциклопедія гібридної війни

Просмотр

Заметки на полях

Просмотр

Закованный фильмой

Просмотр

Гений постмодерна

Предыдущий пост

Мамонты наступают

In 111

Мамонты наступают

Просмотр

Следующий пост

Вечный зов

In 111

Вечный зов

Просмотр

Instagram не вернул 200.

© 2022 inший Kyiv - All Rights Reserved.

Партнер сайту: