Александр Морозов представляет рубрику «Мастерская»

Мы в гостях у Тиберия Сильваши в его мастерской на улице Антоновича.

Тиберий Сильваши – идеолог современного украинского нефигуративного искусства, один из основателей художественной группы «Живописный заповедник».

Он не просто художник, но философ, интеллектуал и эрудит. А  живопись его с полным правом можно назвать алхимической.

Алхимия

– Тема нашей  беседы – «Мастерская». Что для тебя мастерская?

– Это продолжение жизни, разделенной на две части. С одной стороны – частная жизнь человека, и отдельно такая же частная, закрытая для всех остальных жизнь, которая происходит в мастерской. Она связана с некими процессами технологии, которая является посредником между природой и культурой.

– Красиво, но не очень понятно.

– Почему же? Профессия живописца, и в первую очередь, это касается живописи, которой я занимаюсь, обладает некими технологическими параметрами. Они могут происходить где угодно, но мастерская как бы предназначена для этого. История идет еще от старых боттег-мастерских, которые существовали в средневековье. В них и происходил переход из инертной материи в нечто высшее, которое мы называем искусством. Речь идет и об алхимии. Мы говорим об алхимических процессах, связанных с тем, что искусство в какой-то момент трансформируется. Мы относим ее к профессии, к каким-то социальным явлениям, но безусловно этот переход, который я условно обозначил как «технология», на самом деле есть превращение инертной материи в нечто высшее.

– Интересно. Когда-то, лет двадцать назад, я написал статью, которая называлась «Об искусстве как алхимии и алхимии как искусстве».

– Перекликается.

Обживание

– А как еще можно воспринимать мастерскую? Это место уединения?

– Да, разумеется. Тут еще есть возрастная коррекция – чем дальше, тем больше хочется быть одному.  В молодости это было место уединения, но выделялось определенное время, когда ты мог общаться с коллегами, с людьми, разделяющими твои взгляды, и общение в мастерской было частью жизни. Перемещались из мастерской в мастерскую, обменивались идеями, проблемами, впечатлениями. Но чем становишься старше, тем больше начинаешь склоняться к одиночеству.

– В молодости, наверное, все через это прошли. Сейчас уже немного угомонились…

– С одной стороны угомонились, а с другой – всем и так всё ясно.

– Тогда такой вопрос: тебя эта мастерская устраивает?

– Я бы сказал, что привыкаю к ней, а она привыкает ко мне. Есть очень важный момент – обживание. Конечно, хотелось бы иметь помещение в два-три раза больше. В особенности, когда начинаешь показывать картины, начинаешь понимать, насколько она невелика, при всех ее размерах и удобствах. Но тем не менее, проблема перехода из мастерской в мастерскую – это как раз проблема обживания. Когда мастерская обжита, то любая, даже самая маленькая, становится твоей.

– А что такое идеальная мастерская в твоем представлении?

– Очевидно, что это мастерская с идеальным светом. Я работаю только при дневном освещении, поэтому режим работы у меня только в первой половине дня до темноты. Также пространство, в котором ты можешь свободно передвигать работы, показывать их, вытаскивать, потому что идет постоянный диалог с работами. Иногда тебе хочется вернуться к какой-то работе, она оказывается в закутке, до которого сложно добраться. Приходится вынимать одну работу за другой, переставлять всю эту конструкцию. Хорошо было бы, чтобы мастерская была побольше. Но это детали. Идеальных мастерских вообще не существует. А еще я думаю, что представления об идеале с возрастом меняются. В молодости, безусловно, хорошо все то, что ты имеешь уже сейчас, но чтобы это было где-то в самом центре, чтобы можно было бы забежать в кофейню, встретиться с друзьями и все прочие прелести. А сейчас я иногда думаю, что как хорошо где-нибудь на берегу океана иметь мастерскую в глубине, вдали от города.

– Из твоих слов следует, что мастерская – это в какой-то степени живой организм?

– Безусловно. Я всегда ее ощущаю. Слово «ощущение» недаром мной сказано, потому что это именно ощущение – то, что я называю привыканием кожей и костьми, всем телом. Это выстраивает ритм, в котором ты двигаешься по мастерской, каким образом ты обживаешь ее. Сначала ты к ней привыкаешь, но когда ты в ней начинаешь двигаться чуть ли не с закрытыми глазами, то ты ее обжил.

История: что происходит в мастерской

– Поговорим о передвижениях. Какая была твоя первая мастерская?

– Первая мастерская была на улице Шота Руставели, совершенно замечательная. Она была в старом доходном доме, по-моему, конца XIX века. Она была очень узкая, метра два с половиной в ширину и метров шесть–семь в длину. Эркер-окно и свет от этих трех окон (два узких и одно широкое – центральное) был в глубину мастерской примерно на два–три метра. Поэтому глубина мастерской была в тени, а свет был только возле окна. Если я писал большую работу, нужно было «нырять» под нее, иначе ее нельзя было переставить. Но я любил эту мастерскую. Она была первой и позволила мне в 70-е годы закрыться, не обращать ни на что внимания, а заниматься теми проблемами, которые меня тогда интересовали.

– А почему ты с той мастерской расстался?

– Это был так называемый нежилой фонд. Я ее сам нашел, оформил ее в Союзе художников (такой был порядок), и она у меня была с 1973 года по конец 80-х. Я расстался с ней потому, что Союзом были построены мастерские на Оболони. Я сдал эту мастерскую и получил там. Новая была скорее квадратная, окна на всю стену, замечательное освещение, прекрасный вид на Оболонский залив.

Там у меня была замечательная компания. На втором этаже обосновался Лесь Подеревянский (сейчас он тоже рядом со мной, мы с ним не расстаемся) и театральный художник Даниил Данилович Лидер, с которым мы тогда сильно подружились. Это одна из потрясающих фигур в украинском искусстве, я очень ценю нашу с ним дружбу тех лет. Когда меня спрашивают об учителях, я обычно называю троих – Яблонскую, Якутовича и Лидера.

А в 90-е годы были построены эти мастерские, и я перебрался сюда. С переездом связана довольно забавная история. Я начал постепенно переезжать, перевозить какие-то книги, вещи. Для перевоза больших вещей нужно было заказать машину. Пятница, около пяти часов вечера (мы загружались довольно долго), приезжаем – лифт не работает. 12 этаж. И эта громадная машина, полностью забитая вещами, накопившимися за годы. Машина забита была настолько, что Животков и Криволап, которые помогали мне ее загружать, были просто прижатыми к дверям. Когда приехали на место и я открыл двери – они просто выпали из машины. Повезло, что тогда еще опорный пункт лифтеров находился в соседнем доме, я успел добежать до них, а они уже сидели вдохновенные в ожидании конца рабочего дня. После полученных бутылок лифт они включили меньше, чем через час, и мы спокойно закончили выгрузку.  Воды не было и приходилось возить ее на 12-ый этаж, чтобы приводить мастерскую в порядок. В этом доме я был одним из первых.

– Мне эта мастерская нравится. Здесь очень уютно.

– Мне она тоже очень нравится. Здесь отличный свет. Есть множество каких-то мотивов, которые я раньше бы, наверное, и не замечал, а сейчас это одно из моих любимых занятий – я снимаю свет в мастерской. Когда солнце встает, оно передвигается, и через верхнее окно начинают падать его лучи, они каким-то образом выстраивают свою геометрию. И на стене проявляются сложные световые спектакли. Мне это нравится, и я снимаю почти каждый день.  Люблю эти вещи, развернутые во времени.

Хотя этот сюжет я во времени практически не развивал, но у меня есть несколько серий, связанных со временем, которые нужно очень точно выстраивать упорядоченной структурой. Несколько лет назад я начал из окна снимать бульвар, причем каждого второго числа. То же самое и здесь. Но здесь это не связано со временем, главное – как свет заиграет. Вот такие важные вещи случаются в мастерской. Или съемка рабочего стола. Он постоянно перекрывается слоями разных красок и благодаря этому происходят изменения на нем.

Время от времени я здесь что-то меняю, вставляю новые окна, двери. Сейчас планирую на втором этаже сделать новые стеллажи для работ. Никуда не хочется переезжать, к тому же здесь очень хорошее место – с одной стороны центр, а с другой – я очень быстро могу дойти пешком из дому.

– Интересно, что эта мастерская выглядит одновременно и как рабочее помещение, и как жилое.

– Нужно сказать, что здесь происходили ритуальные, повторяющиеся встречи. Началось с того, что ежегодно 27 декабря у меня в мастерской собирался «Живописный заповедник». Дата определена тем, что 27 декабря 1991 года открылась первая выставка «Заповедника».  Потом в тот же день у меня собирался «Альянс 22», проводившийся в Доме Булгакова, и это  стало уже традицией. Это к тому, что мастерская является и продолжением некой жизни, проходящей за ее пределами. В любом случае, мастерская это продолжение твоей личной жизни, ценностей и персональных ограничений, твоих жизненных предпочтений, круга друзей, который если и меняется, то не очень сильно (или вообще не меняется).

Фото: Тиберий Сильваши, Анна Войтенко, Александр Кадников