Мы долго сомневались, стоит ли это делать (и сейчас нет уверенности, что стоило), – слишком токсично, слишком много шума в каналах связи. С другой стороны, завести рубрику для «шумных» проектов и обойти самый «шумный» было бы нечестно.

Итак шесть высказываний о «Дау»: два – от «патриотов» с противоположных сторон, они чем-то похожи, не правда ли?  Три – от кинокритиков-профессионалов,  и последнее – зрительское.

(-) Захар Прилепин: Итак, в течение 15 лет некто Илья Хржановский, режиссёр, снимал своё «Дау» про невыносимую совдепию.
Построил грандиозные декорации на деньги всех известных финансистов – от Абрамовича до украинских Добкиных. Бюджет не разглашался. Всё это время очень богатые люди, чаще всего почему-то евреи, приезжали туда погрузиться в эпоху: подписывали о неразглашении, переодевались вплоть до исподнего того времени и, возможно, за собственные деньги представляли себя… Ну, кем-то представляли. Вертухаями, может. Или жертвами насилия. Петя Авен наш туда приезжал. Гулял в робе. Я бы посмотрел на это. … Меня в этой истории только одно волнует.
И вывод из всей этой истории только один.
Вот он.
Мировой финансовый истеблишмент ненавидит:
– Ленина;
– Сталина;
– социализм;
– СССР.
Не насилие, нет. Насиловать они сами умеют преотлично.
Они ненавидят Ленина, Сталина, социализм и СССР, как самых страшных врагов.
Только это и надо запомнить всем, кому мировой финансовый истеблишмент, глобализм и прочие издержки мирового монетаризма и либерализма кажутся несколько неприятными.
Они знают, кого выбрать себе во враги. И выбрали.
Нынешнее их «это больше не должно повториться» не про нацизм, нет. Оно про социализм.
А социализм – это русские, кстати.

(-) Олексій Панич: Впечатление составил, эстетический «ключ» определил. Описать его можно коротко и просто:
– берем банальное постсоветское ностальгическое реконструкторство а-ля Гиркин/Стрелков,
– и соединяем с банальной технологией «подглядывания через камеру» (aka «реалити-шоу») а-ля «Дом-2».
Больше никаких эстетических открытий и откровений в этом фильме нет, от слова «вообще».  … Ностальгии по совку во всем этом на порядок больше, чем какого бы то ни было анализа этого совка.
Художественная ценность всего этого треша, наоборот, стремится к нулю.  Впрочем, если богачи решат (уже решили), что это «модно и круто» – они вам и кучу дерьма признают произведением современного искусства (само дерьмо – «инсталляция», а процесс испражнения – «перформанс»).
А автора озолотят.

(+-) Михаил Ямпольский: …Вся эта махина напоминает мегаломанский проект Вагнера в Байройте, который должен был стать своего рода святилищем нового эстетического культа. <…> Но машина аффектов Хржановского, как мне кажется, не претендует на трансформацию общества. Ее роль другая. Ни один эксперимент по освоению художественного метода в силу временных и материальных ограничений не был проведен столь последовательно и вплоть до собственного исчерпания (если, конечно, не считать практику советского искусства). Благодаря этой ничем не ограниченной последовательности можно судить о сильных и слабых сторонах метода Хржановского, который оказался в равной мере способным порождать поразительные по своей силе и глубине результаты, и аттракционные шоки в духе Гиньоля.

(-) Алена Солнцева: Я так понимаю, что режиссер Х. не снимает имитацию реальности, в его кино нет намерения обмануть зрителя, подсунув ему иллюзию реального мира, но на пленке? Режиссер Х., как настоящий современный художник, не стремится и создавать реальный мир в реальности. Его декорации, при всем стремлении соблюсти детали и подробности, это лишь инструмент для перформеров, которые должны принести в эти обстоятельства свое реальное «я»?
И вот внутри этих обстоятельств – куда включена и материальная обстановка и контуры сценария, – герои должны импровизировать, и эта импровизация и есть то, ради чего все это сделано?
Поэтому и их очевидная фальшь, и заметная старательность, и неожиданные – вдруг случившиеся искренние нотки – это и есть тот нектар, которым имеет смысл наслаждаться зрителю? … Смущает вот что – идея перформативности, заложенная в современном искусстве, – это своего рода ловушка для высекания настоящих переживаний, такое сложное устройство для того, что случается здесь и сейчас. Но заснятое на пленку – это уже документация? Как гербарий, где навечно застыли бабочки чувств, когда-то давно вдруг на миг озаривших старательно работающих над собой перформеров?

(+) Марина Давыдова: …Я думаю, что почти все попытки ловить Х. на тех или иных противоречиях бессмысленны, поскольку «Дау» и зиждется, собственно, на многочисленных противоречиях: это грандиозный имаджинариум, где все от начала до конца придумано, и это одновременно дотошная документалистика; это демиургический проект, в котором все вплоть до трусов контролируется «демиургом», и в то же время это свободное течение самой жизни, которую, как ни старайся, не проконтролируешь; это исторический проект, и он при этом совершенно антиисторичен (ведь язык его героев – это точно зафиксированный язык наших с вами современников): это вертикальный проект (куда уж вертикальнее), и одновременно он совершенно горизонтальный – тут любой «третий подползающий» может оказаться главным героем; это антитоталитарный проект, и он совершенно тоталитарный; этот проект бросает вызов старой этике, но новой тоже бросает да еще как. Его сила именно в этой противоречивой и увлекающей меня лично сложности. Он потому и вызывает такое невероятное количество споров, что затронул едва ли не все болевые точки – и жизни, и самого искусства.

(+) Катя Третьякова: … По-моему, это мощное высказывание о насилии тоталитарной давильни. И нет сомнений в художественности происходящего, давайте оставим все примочки типа «это реалити шоу», «участники все делали по-настоящему» и т д. , это сторителлинг, как говорят в пиаре. Даже до того, как узнаешь, что камеру держал Юрген Юргес, оператор Михаэля Ханеке, уже чувствуешь отстраненный и остраняющий художественный взгляд.  Что касается насилия на экране. отчасти тут, думаю, вина самой актрисы Наташи Бережной – она во время пресс-конференции сказала, что ей было страшно. конечно, еще б не страшно – в фильме настолько жестко камлают такому ужасу, что не приведи господь. Смотреть было жутко, особенно тот момент, когда Наташе вынимают шпильки из волос. в пресловутой сцене с бутылкой нет ни тела ни бутылки и все очень суггестивно. главная идея насилия государственной машины над слабым – Наташа должна все сделать сама. Вот где глубинный ужас – и это можно только сыграть, это очевидно. … Наташа Бережная и Владимир Ажиппо (RIP) играют слаженно и так непрофессионально-интонационно точно, словно над ними тень Балабанова витает. И это большая удача.
Вообще, я так вскользь глянула – максимум, чего удостоилась эта маленькая хрупкая женщина за свою храбрость – эпитета «алкоголизированная харьковчанка». между прочим, в профиль она похожа, как и многие дамы «с судьбой» той эпохи, на разбавленную копию Марлен.
И она не пьяна (не больше чем бывал Олег Иваныч Даль на съемках, давайте не будем).

Зачем под знаменем борьбы с эксплуатацией, по сути, оскорблять женщину, превращая ее труд в недоразумение, а ее саму в жертву? Люди выстрадали перед камерой сложнейшие сцены – а их принимают за пропойц, за недееспособных, за преступников. Что ж, значит, искусство победило само себя и стало жизнью. а жизнь, она, простите, полна невнятиц и длиннот, да и играют одни ноунеймы.