Мирона Петровского не стало 14 ноября. Ритуального некрологического текста не будет, это слишком отчужденная, отстраненная вещь, пусть это делают другие. На in memoriam сил пока нет. Так что пусть сегодня будет это короткое представление книг. Писалось давно, к лимбаховскому переизданию 2006 года.
У этой книжки длинная и сложная история со счастливым концом. Книга Мирона Петровского о детской литературе готовилась к изданию в середине 1960-х; в августе 1968-го набор был рассыпан. Дата знаменательна для тех, кто понимает. Без малого 20 лет спустя, в начале второй и последней советской «оттепели» книжка была наконец издана, пусть и с купюрами. Она вышла в лучшей на тот момент книжной серии – «Судьбы книг» профильного издательства «Книга», и мы помним и любим ее такой – в ностальгическом и, на самом деле, классическом оформлении Ю.Сковородникова. Ныне, спустя еще 20 лет, ее переиздали – без купюр и с «новыми картинками». Новое издание несет в себе черты нашего времени: оно «круче», «оформления» как такового больше, и оно порой перетягивает одеяло на себя, но отчасти и в этом есть смысл. В книге есть отдельный сюжет о книжных иллюстрациях, раньше он оставался в тени, теперь, стараниями титулованного лимбаховского художника, вышел на передний план.
Итак, Мирон Петровский представляет пять классических детских сказок: «Крокодил» Чуковского, «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» Маяковского, «Человека рассеянного…» Маршака, «Золотой ключик» Алексея Толстого и «Волшебника Изумрудного города» Волкова-Баума. При этом он говорит специальные, по большому счету, вещи – он рассказывает о литературных претекстах и об историко-бытовых контекстах Чуковского, Маршака и Алексея Толстого, о словесно-театральной эксцентрике детских стихов Маяковского, он в подробностях объясняет философский бэкграунд сказки о волшебной стране Оз. Но он делает это так остроумно и увлекательно, что в конечном счете читателями этой книги становятся не те (или не только те), кто способен оценить точность аналогии и убедительность аргументации, но все – повзрослевшие и не очень – читатели детских сказок. В итоге имеем редкий случай: полное совпадение «писательского» и «читательского» сюжета. – Сначала нам замечательным образом показывают, как детские стихи становятся «вводным курсом» русской поэзии. На деле же «Книги нашего детства» своего рода вводный курс в классическую науку о литературе.
Это второе издание сборника, впервые вышедшего в Киеве 10 лет назад. Здесь представлены без малого четыре сотни текстов, отобранные из огромного количества сборников, альбомов и песенников конца XIX – начала XX в.в. Предваряет книгу подробная вступительная статья Мирона Петровского.
Определяя свой предмет – низовой романс, изначально выходя за рамки высокой литературы (и просто литературы), составители этой книги сознательно сосредоточились на жанре, которым традиционно пренебрегали – сначала критики («песни людей 15-го класса»), потом, соответственно, литературоведы.
Первое и главное отличие настоящего сборника от выходивших прежде сборников серии «Большая библиотека поэта» в том, что М.Петровский и В.Мордерер не рассматривали свой материал как собственно литературный. Предметом здесь становится романс не как авторский текст, но как текст фольклорный, и это предполагает совершенно иные принципы текстологии и организации материала. Перед нами своего рода синхронический срез – «романс на рубеже веков», тексты различаются по «характеру эмоциональности», причем окончательная классификация проводится при помощи междометий: таким образом выделяются три больших раздела «Ах-романсы» (или салонные, мещанские), «Эх-романсы» (романсы табора) и «Ох-романсы» (жестокие романсы).
Характерно, что, находясь за пределами литературы, низовой романс зачастую становился ее фоном: дистанцируясь от литературы, он так или иначе обретался рядом, – до литературы – как непосредственный источник (у Блока или Ахматовой), после литературы – как инерция романтических штампов, наконец, в том или ином качестве присутствуя в тексте. И это «сосуществование» стало одной из тем книги, в чем, как нам кажется, была очевидная новизна и достоинство.
В примечаниях приводятся литературные контексты романсов (не всех, но многих) – от Чехова до Платонова и Катаева, и сам по себе такой материал, доселе практически не собиравшийся, может стать подспорьем для возможных работ по рецепции романса.
Наконец, – и это еще одно принципиальное новшество представленного в книге материала – тексты образуют своего рода цепочки, вопросы-ответы, диалоги с сюжетом и т.д., что примечательно даже не как принцип организации материала в этой книге, но как принцип фольклорного бытования (и, собственно, порождения) такого рода текстов.
