Почему я стал об этом писать

Это не старость (я – молодой папа и, кажется, еще могу нравиться женщинам), и не желание преподать себя и своих друзей в лучшем виде, а зачем? Просто, так было, и не все об этом знают. (Из тех, разумеется, кому интересно).

Кроме того, многочисленные попытки создать цельную картину развития искусства в Украине последних тридцати лет, напоминают мне иногда перетягивание одеяла на себя, где такому огромному художнику как, например, Ваган, места не находится, даже в почти родной ему Одессе.
Не только в рамках официальных, пусть и по-модному фрондирующих иногда институций рождалось настоящее искусство. Когда-то мы вышли с моими друзьями на улицу, потому, что у нас просто не было другого места заявить о своем существовании.
Андреевский спуск, Одесский горсад, Труба, Пале-Рояль и Новый Арбат никогда не уступят в моей собственной внутренней иерархии Сотбису, Кристи или Филлипсу.
Воспоминания эти будут иногда иллюстрироваться картинками, для пущей, так сказать, достоверности.
Благодарю всех, кто утруждает себя здесь чтением букв и смотрением картинок, а также и тех, кто этого не делает.

Как я с Ваганом и Кноппом познакомился
В 1987 году в Одессе в Горсаду я рисовал портреты. Ко мне подошел невысокий бородатый человек, посмотрел портреты и сказал: – Вы наверное гений? Я тоже гений, зовут меня Александр Кнопп. Сколько стоит ваш портрет?… Я сказал, что пять рублей, он ответил, что денег у него все равно нет, а я ему ответил, что и не надо, я и так его нарисую. И нарисовал. Он забрал портрет свернул его в трубочку и убежал. Я уже собрался уходить, когда в Горсаду появились одесские старики с гитарой и скрипкой. Они начали играть, и я, никогда не видевший и не слышавший ничего подобного, стал лихорадочно их рисовать. Внезапно появился мой недавний знакомец, Он взял у деда Леши скрипочку и стал на ней играть. Тень Шагала упала на мое сердце. Мне показалось, что этот скрипач преодолевает земное притяжение. Я рисовал. Он заметил, выхватил рисунок и показал его монументального вида человеку, – тот был абсолютно лыс, весь в амулетах, с целым ворохом бумаги и с кучей пастели. Мы давно уже приглядывались друг к другу. – Ты – наш брат! – сказал Ваган – а это был он – и обнял меня. Потом, уже ночью в беседке Горсада он рисовал мой портрет. Он сохранился, у меня и я вам, как-нибудь, его покажу. Уже давно нет на свете Вагана и Кноппа. В этой истории остался только я. Даже деревца, которое Ваган посадил в Горсаду, когда Саша умер, после ремонта Горсада не осталось.

В 1987 году занесло нас с Ваганом рисовать портреты на Новом Арбате в Москве
Какой-то случайный зритель сравнил работы Вагана с Матиссом.
– Кто такой Матисс? – заорал Ваган – Я не знаю никакого Матисса! Хороший парень был Матисс! Я – Килп Ваган! Труполюбы! Некрофилы! Любите живых!
По внутреннему содержанию его речь походила на статью Маяковского о Хлебникове:
«…Когда, наконец, кончится комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, оплеванный критикой, живым ходил по России? Я знаю живых, может быть, не равных Хлебникову, но ждущих равный конец.
Бросьте, наконец, благоговение столетних юбилеев, почитания посмертными изданиями! Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым.»
Всех касается.

Ваган Ананян, “Всадник”, 1977 г.

Дело было уже в 90-х
Как-то мы с Кноппом и Колькой Сологубовым сидели вечерком на скамейке на Приморском бульваре. Саша что-то наигрывал на скрипочке.
Как бабочки на свет лампы, на звуки музыки слетались девушки.
Подошедшие невесть откуда два мужчины в костюмах и шляпах некоторое время слушали Сашкино призывное звукоизвлечение.
– Скажите, эти девушки – не еврейки? – неожиданно спросил тот, что поменьше ростом.
Девушки мгновенно растворились в темноте.
Вечер был испорчен.
– Что-то мне лицо ваше знакомо, где-то я вас видел, – сказал в наступившей тишине тот, что поменьше ростом.
Дело было в том, что на этот раз одессит Александр Кнопп приехал из Москвы в Одессу в составе труппы театра «У Никитских ворот», где он в спектакле «Гамбринус» исполнял главную роль Сашки-музыканта. На спектаклях были аншлаги и Кнопп заслуженно чувствовал себя знаменитостью.
А тут – не признали сразу.
Вдвойне оскорбленный Кноппушкин с вызовом ответил вопросом на вопрос:
– Вы помните икону со св.Георгием?
– Отлично помню, – ответил незнакомец, – вы там снизу.
Ржали мы, как кони, громче всех ржал Саша Кнопп.
Незнакомец представился.
Он оказался раввином Одесской синагоги.
Двор на Дерибасовской 17 был местом наших встреч, базой, так сказать. Там стоял ЗиМ виолончелиста Подгайнова, по совместительству предводителя дворянства Юга России. Когда Подгайнов музицировал, он был похож на Милюкова, который играет в свободное от думской деятельности время.
За несколько лет до описываемых событий, Подгайнов играл в Париже в ресторане «Балалайка».
ЗиМ, по слухам, принадлежап когда-то Никите Сергеевичу Хрущеву. В ЗиМе иногда спал Ваган.
Я в этом дворе ночевал только один раз, на куче песка. Больше ночевать тогда мне было негде. Не замерз я только потому, что мы согревали телами друг друга вдвоем с дальнобойщиком Володей, нашим добровольным телохранителем. Досыпал я на скамейке
на конечной остановке трамвая, который ходит в Черноморку.
В глубине двора, в странной малюсенькой квартирке-пристройке жила Неля, у которой мы и собирались. У Нели осталась дивная коллекция наших с Ваганом рисунков.
Как-то она внимательно посмотрела на нас с Ваганом и Кноппом и сказала:
– Ну ладно эти два распиздяя, но что этот интеллигентный мальчик тут делает?
Неля меня тогда несколько недооценила.
Но, за «интеллигентного мальчика» я был благодарен.
P.S. Сейчас на Дерибасовской 17 висит мемориальная табличка, что в этом доме некоторое время жил Василий Кандинский. Все-таки есть какие-то силовые линии, притягивающие художников к определенным местам.