О бренности, о блошиных рынках. И снова о гибели Сенного

Мария Галина

Чужая жизнь

Сначала, обживаясь, начиная жизнь, человек безжалостно разделывается с обломками прошлого, от них, кажется, трясет и воротит. Эти слоники, эти салфеточки, эти фарфоровые балерины в серванте. Приметы скудной, безвыходной жизни. Тоскливого быта. Духоты, запаха прогорклого масла.  Почему раньше всегда было так душно? Так темно? Так печально? У нас не будет душно, у нас будет свет и воздух. Только свет и воздух.

В мусоропровод, или куда там еще.

Потом, через лет… ну, э… двадцать, начинает искать на блошках эти вот надбитые статуэтки, эти отколотые пальчики балерин, чашки с выщербленными краями. Лучше с выщербленными, чтобы было точь-в-точь как у тети Розы. Помнишь тетю Розу? У нее еще были такие бусы… Ну, застежка в форме цветочка, и стекляшки такие, красненькие, синенькие…  О! Точно такие. А почем ваши бусики? Чего так дорого? А, ладно, давайте!

Присвоение, возвращение прошлого. Сначала  отказываешься. Потом возвращаешь со скрипом, со скрежетом… И оно уже немножко не твое, потому что у тетиРозиной чашки, кажется, все-таки щербинка была не тут, а тут. Ближе к ручке. Почти то, но не то. С почти тем прошлым можно примириться. А кстати, куда мы дели буфет? Ну тот, с виноградными гроздьями и медным переплетом… Такие стекла, граненые, радужные. Как, выбросили? Что значит, выбросили? Ах, ну да.

Блошки – одесская Староконка (там до сих пор можно найти сокровища с давно расформированной китобойной флотилии Антарктика. Китовый ус и кашалотовые зубы, от скуки долгого плавания изукрашенные умелыми руками морячков), Куреневка (блошки обычно жмутся к Птичкам, к птичьему рынку, гомону, щебету, собачьим кормам, медленно проплывающим молчаливым вальяжным рыбам), Петровка. Когда разогнали Куреневку (по слухам, Януковича, едущего в резиденцию, раздражали ряды мокрых, нахохлившихся старух со своим жалким скарбом, разложенным на газетке, вся эта горечь и некрасота, вся эта чужая жизнь), в грязи остались мокнуть свертки народных картин, все эти дивчины в веночках, лихие парубки, закатные пылающие ракиты… Их дешевле было бросить, чем увезти.

Печальней и жальче – присвоение чужого прошлого. Вот это веджвуд. Видите, вот клеймо.  Хотя, если честно, они там больше любят эйнсли. Веджвуд это как-то… ну все равно, что наша гжель. Ну если честно, для лохов. Хотя это очень редкий веджвуд, нам повезло. А вот эта вазочка как раз  – эйнсли. Типичный цветочный мотив, видите? И всего один фунт. Там все по фунту, буквально все. И продавала такая колоритная дама. Буквально леди. Очень немолодая леди. В такой, знаете, шляпке. Что вы, какое там Портобелло. Это для туристов. В Гринвиче еще так-сяк. Хорошее винтажное серебро. И дирстокеры, ну эти, с двумя козырьками. Только не берите designed in Britain. Потому что это значит, сделано в Китае. Надо – Made in Britain. Хотя эти дороже, конечно. Но гораздо качественней, гораздо.

Купим себе все английское, потертое, поношенное, и будем как англичане.

Купим себе чужое прошлое.

Купим себе будущее. Вот в этой ятке продают картины с казаком Мамаем. Их рисует одна женщина. Она прихожанка местной церкви. Сначала у нее плохо получалось, а теперь отлично, не хуже старых мастеров. Мамай не может быть новоделом. Не может быть подделкой. Как может быть подделкой народная картина? Как может быть подделкой опошнянский или васильковский зооморфный сосуд, если они остались неизменными чуть не с триполья?

Женщина, берите эти туфли. Вы с ума сошли? Что значит, дорого? Это же модельная обувь. Такой нет на всем постсоветском пространстве. Вы что, из Москвы? Там таких нет, уверяю вас. И не будет. Вы будете единственная. Вы будете уникальная в этих туфлях.

И правда, больше ни у кого таких нет.

Матвей Вайсберг

… покамест Время варварским взглядом обводит форум

Хорошо, когда Времени есть что обводить варварским взглядом. В родном нашем Киеве скоро, пожалуй, Времени обводить взглядом будет нечего, во всяком случае, в смысле архитектурном. От «Сенного базара» — главного блошиного рынка Киева рубежа ХХ-ХХI столетий не осталось даже развалин. Само циклопическое архитектурное сооружение было безжалостно разрушено под предлогом «ветхости», после чего еще в течении десятилетия это «ветхое сооружение» никак не могли окончательно уничтожить. Так и стояли развалины памятником отношений власти и Города.

А ведь как хорош был Сенной! С улицы Гончара (быв. ул.Чкалова) к нему вела лестница, которую моя мама называла «лестница-чудесница», за то, что ее облюбовали торговцы старыми пользованными вещами — совсем уж пролетариат, даже среди продавцов старья. Если по лестнице подниматься снизу, через пару пролетов направо был выход на внутренний двор рынка – барахолку, где стояли павильончики и киоски, торгующие всякой – интересной и не очень всячиной — инструментами, скобяным товаром, – да чем тут только не торговали! В одном из углов этого удивительного пространства находился маленький магазинчик антикварной мебели, где среди пользованных диванов можно было выловить что-нибудь резное и достаточно старое. На Сенном резали стекла нужного размера, точили ножи-ножницы, продавали старую фототехнику; самые заядлые антиквары с утра обходили рынок, скупая все, что им представлялось ценным. У нас, живущих неподалеку, была привычка посещать Сенной не только для покупки зелени, овощей или мяса, часто это был просто культпоход с непредсказуемыми, – в смысле приобретений, – последствиями, да и просто приятным времяпрепровождением. По субботам любил захаживать сюда и барин — г. Ющенко, в поисках халявного антиквариата, но рынок это не спасло. Это был не его карман, как принято говорить в этой ихней среде.

На втором этаже рынка, именуемом в народе «комнатой смеха», находились всякие магазинчики. В одном из них я покупал настоящие узбекские тюбетейки — себе и друзьям, в другом, торгующем отходами полиграфического производства, приобрел я с пропечатанным уже орнаментом бронзовую фольгу, которую потом приспособил применять в своих графических и живописных работах, в том числе в важной для меня серии «Семь дней». Возможно, это и есть мой памятник Сенному базару — удивительной киевской «блошке», походя, из корысти, разрушенной одним из временщиков-градоначальничков.

В памяти же истинных киевлян Сенной остался одной из городских легенд.