Роман Лейбов однажды приехал из Киева в Тарту и остался там. Теперь он приезжает из Тарту в Киев. Что его в этот раз удивило, и что не удивило, что изменилось с его последнего приезда, а что – нет. И, наконец, кто они – эти пресловутые Пушкин и Пушкин?

Я не был в Киеве год, и за этот год стало гораздо меньше машин с уличным кофе, раза в три, но это не значит, что в Киеве негде выпить кофе.

Я не знаю, почему их стало меньше, они очень оживляли пейзаж. И там такие удивительные люди были, я всегда подходил к ним и что-то про них думал: например, чем они занимаются, когда не варят кофе на улице, и почему у них у всех такие задумчивые лица, и на каком языке они говорят. Вообще, это интересная вещь в Киеве – думать, на каком языке разговаривать. И потом разговаривать на разных языках.

С языками ничего за этот год не переменилось, можно говорить на любом из более или менее доступных мне. Построили какое-то количество безвкусных домов, но это не новость. Новость: снесли кинотеатр им. Довженко, который совершенно не украшал проспект Победы. Ну и то, что построят на его месте, тоже проспект украшать не будет. Какие-то заведения закрылись, какие-то заведения открылись. Все заведения прекрасны.

Вообще, человека, приехавшего в Киев отдыхать, поражает здесь невероятная плотность городской социальной жизни и ее непрерывность. Вот, кстати, в других странах, где приходится мне бывать – в Эстонии или в России, –  там с целью изведения  пьянства запретили продавать спиртные напитки по ночам. Так вот я не наблюдаю никакого расцвета ночного уличного пьянства в Киеве, несмотря на то, что напитки продают: ну потребляют люди на скамеечках, всегда потребляли и сейчас потребляют, ничего не изменилось. А когда потреблять еще, если не ночью? Жара ведь. Музыка сверчков.

Вся  эта линейка социальной жизни – от уличных скамеек и до самых дорогих ресторанов, вся эта линейка, связанная с едой, питьем, общением, в Киеве она очень плотно заполнена. И это прекрасно. Ты можешь начать с самого дорогого ресторана, а закончить на скамейке,  и постепенно переходя и понижая социальный градус, никого при этом не шокировать. Это совершенно замечательная особенность Киева, которую, он, надеюсь, сохранит и в благополучные времена, когда все здесь станет не так дешево для нас. Вот эта непрерывность и демократичность. Это не про напитки на скамейках и не про пожрать. Это вообще.

Да, есть в Киеве Пушкин и Пушкин, знаменитые Пушкин и Пушкин, которых я с детства очень люблю, они находятся в самом начале улицы, которая теперь называется Ярославов вал, на самом деле, Большой Подвальной. Ее зачем-то переименовали тогда же, когда вместо Золотых ворот эту ерунду поставили. Так вот там есть прекрасный дом на углу в который раньше можно было зайти, и там у входа было в подъезде выложено слово SALVE. Теперь зайти нельзя, но я все равно это помню. Так вот там висят над входом Пушкин и Пушкин, крылатые такие, а сегодня я им в компанию нашел Тютчева и Тютчева, они висят тоже под эркером, как и положено, на улице Чкалова, потому что они тоже такие летчики немного, как и Пушкин. Ныне это улица Гончара, наверное, потому что они «Прапороносці». Тютчев – он ведь был прапороносец отчаянный, все время грозился куда-то русское знамя водрузить и Андреевскую церковь в том же духе воспевал. Так что они чудовища, гораздо чудовищнее, чем Пушкин и Пушкин, хотя Пушкин и Пушкин тоже хороши. В следующем году опять приеду их пофотографировать.