Вряд ли многим, читающим по-русски, приходилось прежде слышать о существовании этого автора, хотя у себя в Швейцарии Франсуа Деблю успел издать уже четыре десятка книг: ни одна из них у нас до сих пор не переводилась, это первая.
«Так часто бывает на Западе, — утешает нас в нашем неведении переводчик, живущий во Франции русский писатель Николай Боков, которого и самого с автором свел случай, бог-изобретатель, — творец полвека живет и наработал массу интересного, а ты и не знаешь.» И это даже понятно: «Культурное изобилие прячет таланты получше советской цензуры».
В эту книжечку – которую сам Деблю, по словам переводчика, считает для себя очень важной, — вошли его короткие тексты: афоризмы, дневниковые (освобожденные от дат) записи, пойманные на лету мысли, воспоминания, ассоциации, образы, а иногда и подхваченные кстати чужие цитаты. Русскому читателю, конечно, первым делом придет на ум сопоставление его с Розановым, в чем поддержит нас и переводчик в предисловии (и это будет не самое точное: сходные по вкусу к краткописи, в некоторых отношениях Розанов и Деблю даже противоположны), собратья же автора по франкоязычию припомнят, скажем, Ларошфуко, Лабрюйера, Шамфора, Вовенарга, Паскаля, Монтеня (а если еще и Эмиля Мишеля Чорана, то это, как и в случае Розанова, будет противоположный полюс того же континуума).
Поэт, писатель, мыслитель, славный в своем отечестве – лауреат премии Шиллера (о которой у нас тоже многие ли слышали?), ведущий близкую к идеальной уединенную и созерцательную жизнь в маленьком швейцарском селе, Деблю хорош тем, что, при всем своем вкусе к парадоксам, он очень традиционен, даже типичен.
Есть авторы, которые размывают, разрывают, расшатывают изнутри представляемую ими, прирожденную им традицию мировосприятия, — и есть те, что укрепляют и культивируют ее. Если наш Розанов (как и Чоран) был из первых, то Деблю, несомненно, — почетный представитель вторых. Если Розанов, человек сумрака – из тех, кто пишет и мыслит черновиком, ухватывая внутренние и внешние события в их почти-неразделимости, текучести, сиюминутности, то Деблю, человек ясного света, пишет начисто, выращивает твердые формулировки-кристаллы.
«Фальшивые ноты» — это не только слова венгерского писателя Имре Кертеса (поворчу на переводчика и редакторов: Кертес, не Кертеш), цитату из которого Деблю вынес в эпиграф своей книги («Фальшивую ноту я слышу постоянно не только в себе, но и вокруг»). Это еще и один из основных предметов внимания самого автора: точки разлада внутри милой его сердцу европейской рационалистической традиции. «Фальшивые ноты – говорит он прямо, — мой материал.» Критик, моралист, диагност, человек меры и нормы (не перестающий, к счастью, чувствовать ценность безмерного и понимать относительность мер и норм), требовательный и категоричный, он ловит свою культуру на противоречиях, указывает, где она оказывается недостойной сама себя, не дотягивает до собственных заданий и ценностей.
Лишь посредственности никогда не преувеличивают.
Шекспир преувеличивает, Рабле, Мольер, Бальзак, Рембо, Селин преувеличивают. И Достоевский, и Сервантес, и Данте. И еще другие…
Они возвращаются к нам издалека.
Оттуда, куда гениальность отправила их искать приключений. И у них нашлись силы вернуться.
Текст: Ольга Балла
Франсуа Деблю. Фальшивые ноты / Перевод с французского Н. Бокова. – СПб.: Алетейя, 2017. – 148 с.
