Стрит-арт и его герои. На этот раз киевский стрит-арт и Олег Соснов, куратор, работающий в галерейном и публичном (городском) пространстве, создатель проектов в галерее «Маяк» и Французском Институте, человек, реально изменивший киевские улицы.
Стрит-арт это большая культурная история. А какова ваша личная история стрит-арта?
Я по образованию переводчик с французского, и одно время после университета я работал над организацией франко-украинских проектов. Я работал в разных амплуа, и в какой-то момент был локальным продюсером фильма о стрит-арте для Canal+, который снимал французский режиссер и художник Жюльен Маллан (сценическое имя Seth). Я провел с ним 24 дня, все это время было посвящено сцене украинского стрит-арта, мы ездили по стране, побывали в Севастополе, Львове и Киеве. И когда мы работали над этим фильмом, я понял, что стрит-арт как таковой в Украине развит очень слабо, притом что художники у нас интересные: в Севастополе я встретил Алексея Кислова (Kislow), во Львове Сергея Радкевича, а в Киеве я познакомился с ребятами из дуэта «Interesni Kazki».
На тот момент я как раз начал работать во Французском Институте (я и по сей день там работаю куратором культурных программ, в том числе «Французской весны»), и появилась идея развивать и популяризовать уличное искусство. Мы пригласили художника Владимира Манжоса (Waone, «Interesni Kazki») для совместного проекта с Жюльеном Малланом (Seth). Это было в 2012 году в Киево-Могилянской академии, в центральном дворе, и моя идея была в том, чтобы объединить в совместном проекте украинских и французских художников и начать делать что-то в этом направлении у нас в Украине. До этого был один такой проект, инициированный галереей «Лавра», который курировал Вова Воротньов и который поддержал Французский Институт. Там было три фасада, одного из них уже не существует, но «Муралиссимо» был очень хороший проект – и в плане кураторства, и в плане выбора художников. Но в силу разных причин тот проект галереи «Лавра» остановился.
Я продолжил заниматься уличным искусством сам, в рамках моих проектов во Французском Институте. На следующий год я пригласил французского художника Roti, который вместе с Алексеем Kislow нарисовал работу для фестиваля «Гогольфест» на стене экспериментально-механического завода «ЕМЗ» в Выдубичах. Следующей стала коллаборация Roti и Радкевича во Львове, затем я снова приглассил Жюльена Маллана и он работал на Андреевском спуске и в Лукьяновском СИЗО, в изоляторе для несовершеннолетних и в отделении для матерей с детьми. Тогда же Жюльен сотрудничал с детской колонией в Харькове и там тоже создал объект. В 2015-м году удалось пригласить еще одного французского художника Remed, и он рисовал на стене Института урологии на Обсерваторной. Затем ко мне обратился художник из Австралии Fintan Magee, он сам захотел приехать сюда, и мне нужно было найти объект и организовать логистику. В принципе, моя работа во всех этих проектах – это логистика: поиски объекта, получение разрешения, поиски финансирования и собственно художественное кураторство.
Вы концептуально работаете с социальными объектами?
Да, я сознательно выбираю такие объекты: тюрьмы, больницы, школы, университеты. По моему убеждению, искусство лечит и оно более всего уместно там, где есть социальные и экономические проблемы.
За эти без малого 10 лет, как вам кажется, насколько изменилась ситуация с уличным искусством в Киеве?
Я лишь могу сказать, что то, что произошло в Киеве и других украинских городах за эти 10 лет, самый большой количественный скачок по созданию объектов неомурализма в мире! Городское пространство стало другим, и нигде это не происходило так быстро, как у нас. Само слово «мурал» вошло в повседневный городской язык: об этом говорят и в городском дворе, и в сетевом культурном комьюнити.
А как вы оцениваете контекстность этих объектов? Скажем так: как они вписываются в сложившийся городской контекст?
Я знаю, что можно оценивать это по-разному. Я всего три раза работал со старыми объектами, это были дома начала ХХ века, и первые из них были в центре, потому что я старался привлечь к этому внимание – и власть имущих и просто горожан. Моя идея состояла в том, чтобы, в конечном счете, выйти на периферию и за рамки Киева, что потом и произошло. В 2015 году я вместе с Евгенией Кулебой курировал проект в сквере Небесной Сотни – портрет Сергея Нигояна. Это был мой последний проект в центре. Это был старый дом, и я понимаю, что позволил себе вмешаться в контекст старой архитектуры.
Затем вместе с Дмитрием Палиенко, основателем благотворительного фонда Sky Art Foundation, мы решили устроить фестиваль по популяризации уличного искусства в Украине и Украины – в мире. В 2016-м году мы пригласили около десятка иностранных художников, они работали с фасадами в Дарнице, на Харьковском массиве, на Троещине и Виноградаре. Это большие полотна на фасадах старых блочных домов. Художникам не так просто получить такие площади в Европе.
И все же есть целые микрорайоны, – в Гданьске, например.
Да, в Гданьске, в Лодзи. Все это связано с таким явлением как джентрификация блочных районов. Идея в том, чтобы поднять и социальный, и художественный уровень района. Как следствие повышается стоимость жилья, в районах появляются галереи и кафе, сквоты и мастерские художников. Я видел свою цель в том, чтобы создать музей под открытым небом, где бы люди, которые не имеют доступа к коллекциям современного искусства (а у нас нет музея современного искусства!), не выходя из своих кварталов, по дороге на работу, в школу или магазин, оказывались в контексте современного искусства, получали представление о том, что происходит в этой сфере, обнаруживали художественное пространство в обычной, повседневной жизни.
Если возвращаться к портрету Сергея Нигояна и работам группы «Interesni Kazki» на Большой Житомирской и Стрелецкой – это работы с политическим посылом, которые ребята сделали за свои деньги (отремонтировали стены, укрепили и отштукатурили, платили за подъемник и т.д.). Это был их вклад в общее дело революции, как бы пафосно это не звучало. Это было самовыражение художников, искреннее и честное, точно также как у португальца Алешандру Фарту (Vhils), который создал портрет Нигояна. Он писал его в иконописной технике, и это своего рода соборная фреска, лик: если вы заметили, зрачки Нигояна находятся в центре глаза, и где бы вы не находились, глаза его смотрят на вас. И когда вы выходите из Михайловского собора, вы продолжаете находиться в этом контексте. Этот портрет на стене – безмолвное напоминание всем нам о том, за что была пролита кровь и за что погибли люди. Позже появилась стена с фотографиями на Михайловском соборе. И в целом, все, что происходит вокруг стрит-арта: поиски объектов и борьба за них, борьба с незаконной застройкой, и сквер Небесной Сотни, за который боролась Женя Кулеба, – все это нужно понимать как подтверждение того, что гражданское общество существует. И в этом смысле портрет Нигояна, как и муралы группы «Interesni Kazki» несут для меня скорее социальное, нежели художественное содержание.
Как вы думаете, старые дома нужно защищать от муралов, или, может быть, муралы на стенах могут защитить дома от застройщиков, привлечь внимание общественности?
Я бы сказал так: старые дома – они на то и старые дома, они ценны сами по себе, и я старался как можно меньше работать со старой застройкой. В старой Европе таких кварталов много, у нас – мало, и нужно защищать то малое, что у нас есть и от засилия рекламы, и от тех же муралов. Но в случае со сквером Небесной Сотни и с портретом Нигояна на Михайловской, – безусловно, мы старались привлечь внимание общественности к попыткам незаконной застройки, мы делали акцент еще и на этом: застройщик не сможет «втихую» закрыть, скрыть от глаз эту фреску.
В 2016-м вместе с Sky Art Foundation мы вышли в другие города, в 2017-м с Жюльеном Малланом делали проект в Попасной, на школе, которую обстреливали (он, к слову, подобные вещи делал в Китае, он там тоже работал со школами). И мы решили сделать такой проект, позвали лучших художников со всего мира – его друзей, моих друзей, – рисовали в Кременчугской колонии для несовершеннолетних с итальянцами, в Черкассах на школе создали первый мурал, в Киеве сделали несколько школьных фасадов (в Дарнице, на Некрасовской). Вообще, этот проект, помимо всего прочего, призван нести некую образовательную, просветительскую ценность: современное искусство таким образом создает художественную среду там, где ее прежде не было, и для тех, кто прежде не имел о нем представления. Все художники работали тут без гонорара. К слову, на днях мне написал Vhils, Алешандру Фарту, спрашивал, как дела, как его Нигоян, и я стал благодарить его – он ведь очень дорогой и востребованный художник, и тоже работал у нас на чистом энтузиазме. И он без лишнего пафоса ответил, что для него это большая честь, и он считает это своим вкладом в наше общее большое дело.
И в заключение: какие ваши любимые киевские муралы? Наверное, как и у всех нас, – Нигоян на Михайловской?
Да, конечно, портрет Нигояна. И есть еще один фасад на Оболони, на Героев Сталинграда, 16, его сделал замечательный испанский художник Гонзало Борондо. Он изобразил внутреннее пространство Софии Киевской. Это было за два года до подписания Томоса, и это собственно то место, где все произошло. И лик Нигояна на Михайловской, и эта софийная фреска – у них есть нечто общее, это дань современного искусства – искусству традиционному, сакральному.
Фотографии: Олег Соснов, Максим Белоусов, Oblomov Oblomov
