Города и знаки Илоны Сильваши.

Как получился Tracebook. Какое-то время я собираю в своем фейсбуке фотографии. Выкладываю их у себя  – для того, чтобы подумать, посмотреть на них какое-то время. Самые разные, от фрагментов классической и средневековой живописи до современной фотографии. Однажды я зашла в к себе же в альбом, и увидела: как красиво сочетаются эти случайные вещи, как красивы их стыки. В ленте этого не видно, они разбавлены событиями – неделя прошла, другая, и они не встречаются. А тут средневековая гравюра соединяется с какими-то деревьями, деревья с лицом, что-то еще с чем-то еще. Красота этой случайности меня очень привлекла, и я подумала: а что если ее выявить? И я взяла обычные листы А4, ручку, и стала рисовать эти фотографии, пытаясь проникнуть в тайну этой случайности, понять как они между собой коммуницируют. В процессе – а они хорошо получались, – я их раскладывала, разглядывала. И обратила внимание на другую комбинацию – своих же черновиков-эскизов. Они лежали, и я обратила внимание на лист, на котором были нарисованы странные штуки – какая-то схема, какой-то текст, набросок для моих работ. В первой группе набросков случайность выявлялась мной намеренно, была сделанной. Эта – ненужная, появилась ненамеренно. И я подумала: в этом тоже есть красота. А что, если и эту красоту проявить? И я сделала несколько рисунков по такому же принципу. Сначала первые соединились между собой, потом вторые, а потом – первые и вторые соединились вместе, как инь и инь. Мужская энергия продуманного, сделанного рисунка и другая – женская принимающая, белая, нейтральная, мягкая энергия случайных зарисовок. Tracebook – это впечатления, которые оставили фотографии во мне, которые я в свою очередь нарисовала по-своему, и те размышления которые появлялись у меня, когда я их видела и делала. Это те изменения, которые я в них привнесла. Это две стороны одной и той же реальности, это книга, и она выстраивается как закрытая структура. Мы не видим ее содержания, только эти следы на поверхности.

Tracebook – это образ закрытых книг. Его не прочитаешь, не возьмешь в руки, можно только разглядывать.

«Внутренний город». До того как я приступила ко «Внутреннему городу», у меня была долгая творческая депрессия, года три наверное. Художники, которые это переживали, говорили, что бояться нечего. Но у меня это было первый раз, и было очень сложно. Мне казалось, что в принципе уже ничего с этим нельзя поделать, и папа рассказал, когда у  Сергея Якутовича был похожий кризис, он ему советовал: «а ты возьми и сделай что-то из своей депрессии. Просто нарисуй ее. Ты не поверишь, это был самый лучший его цикл». И я подумала: а что же это могло бы быть.  И приняла решение, что просто буду рисовать, неважно что из этого выйдет.

Первые рисунки  – это были улицы-лабиринты. Это происходило примерно за полгода до Майдана, все чувствовали, что задыхаются. У меня это время наложилось  на творческое состояние. Это был странный город-антиутопия  – без неба, из него нельзя выбраться, мы не видим жителей, мы не видим как жители общаются, только как передают друг другу какие-то знаки. Сначала рисунки были очень простые, потом стали усложняться, потом уже был Майдан, все были в ужасном состоянии, а у меня был период творчества, оно лилось рекой.

Кстати, майданные вещи влились в мой город, когда я увидела эти баррикады, эти граффити, а в моем городе это тоже происходит!  То есть люди, видимо, тоже стали сопротивляться этой странной жизни, которая у них происходила. Вот такая история. Потом уже я вспомнила Картасара, и его героев, которые обменивались записями на стенах. Вспомнила Памука и его знаки города. Все и все являются знаками.

Огромный пласт который был во мне – выплеснулся. Мне нравилось существовать в этом моем городе, я понимала, что с каждым днем там могут появляться новые герои, и будут происходить новые вещи.

Сложился огромный цикл этих рисунков и он же меня, так получилось, – вытянул. Когда уже все было закончено, у меня не было вопросов к творческому кризису, а наоборот – куча идей, я сама прошла по своему лабиринту и вышла, – посредством собственного воображения. Это было мое личное приключение.

Киев. Киев настоящий скорее нравится не всегда, поэтому, наверное, и придумывался свой город. В придуманном городе мне было проще – огромное количество старины, подворотен, всего несущественного. Старые города, покрытые патиной времени, культурными наслоениями, мне ближе. Наверное, это Львов, этого не хватает в Киеве и это ужасно интересно. Я помню свой детский Киев – когда было полно особнячков, внутренних двориков, бабушек, которые жили во дворах с яблонями. Это свободное дыхание, душа – постепенно исчезает, я прихожу в те места, которые, хорошо знаю и люблю, а там уже что-то сместилось. Мне не хватает старины, которую никто бы не трогал, которая живет и дышит своей красотой.