6 декабря в музее Тараса Шевченко открывается выставка керамики Ольги Рапай-Маркиш. В вечер открытия пройдет презентация книги воспоминаний «Ольга Рапай-Маркиш: жизнь и творчество», которую подготовило издательство «Дух и Литера». На открытии будет дочь скульптора, Екатерина Рапай, а на InKyiv можно прочесть отрывок из книги.

Ольга Рапай-Маркиш родилась в 1929 году. Ее мать – Зинаида Иоффе – филолог, изучала украинские диалекты. В начале 1920-х Зинаида жила в Харькове, работала в редакции одного из изданий, там познакомилась с отцом Ольги. Поэт Перец Маркиш приехал в Харьков из Москвы на авторский вечер. В 1934-м Зинаида вышла замуж за языковеда и переводчика Бориса Ткаченко, семья переехала в Киев. В 1937-м отчима Ольги арестовывают (обвинение в украинском национализме) и вскоре расстреливают. Зинаида (тогда Ткаченко) получает приговор, десять лет ссылки, из лагерей она вернется только в 1947-м. До ареста мать «передает» Ольгу отцу. В 1949 году отца – поэта и драматурга Переца Маркиша арестовывают, в 1952 году его расстреляют. В начале 50-х НКВД задержит студентку пятого курса Ольгу Маркиш. Ее отправят в ссылку, в Сибирь, а затем в северный Казахстан. Николай Рапай приедет к Ольге в ссылку, в ссылке родится их дочь Катя. В Киев  семья вернется в 1955 году.

Мир керамики Ольги Рапай-Маркиш – яркий и счастливый; это мир традиций и сказки, мифологии и быта; мир, где рядом в гармонии и согласии живут люди, животные, птицы и фантастические существа.

• Что: Выставка скульптур «Ольга Рапай-Маркиш: возвращение»
• Когда: 6-19 декабря; с 10:00 до 18:00
• Где: национальный музей имени Тараса Шевченко, бульвар Шевченко, 12

Ольга Рапай-Маркіш: життя і творчість. / ред.-упоряд. і. Берлянд. – К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2018.

«После расстрела моего отца, советского поэта Переца Маркиша, гэбисты пришли за мной…» 

— Когда начались аресты 1930-х годов, в нашем огромном дворе каждый день кто-то из детей плакал навзрыд <…>. Мы, несмышленая детвора, молча стояли возле плачущего ребенка. Мы уже понимали, что это означает: ночью забрали его папу или маму. Но еще не умели выражать свое сочувствие. И вот очередь дошла до нас. До 1937-го мы с мамой и отчимом жили в Киеве. <…> отчим Борис Данилович был изумительным человеком! Он всегда мне говорил: «Ти знаєш, який в тебе тато? Дуже гарний. Дуже талановитий». Задолго до очередного папиного приезда в Киев, где Перец Маркиш принимал участие в репетициях своих пьес, у нас дома начинались разговоры: «вот папа приедет…» обычно он появлялся с гостинцами, подарками, кучей сладостей. до сих пор помню потрясающий игрушечный автобус «лендровер», привезенный папой в подарок. от восторга у меня начиналась истерика: папа приехал! я подбегала к Борису Даниловичу и плакала от радости.

В 1937-м Бориса Даниловича арестовали. тогда о всех осужденных по 58-й статье судачили, что они вынашивали планы убийства Сталина. Когда отчима расстреляли, маму как «жену врага народа» посадили в ГУЛАГ на десять лет. Мамину дочь от первого брака, мою старшую сестру, забрали в приют для детей «врагов народа» в Пуще-Водице. Возможно, я попала бы туда же, если б не папа с мачехой, которые в это время находились в Киеве и забрали меня в Москву. Так в возрасте восьми лет я оказалась в семье отца. Разлука с мамой, с любимым Борисом Даниловичем были для меня непростым испытанием, но мне предстояло привыкать к новым условиям.

— В Москве жизнь казалась вполне благополучной. В 1937–1938 годах пьеса Маркиша «Семья Овадис» с большим успехом шла на подмостках многих еврейских театров СССР. В 1939-м ваш отец был награжден орденом Ленина…

— В нашей семье царил культ папы. Мы его обожали. Если бы отец дольше был рядом, общение с ним стало бы для нас огромной ценностью. Но его забрали. Уничтожили. Так что мое знакомство с папой как поэтом произошло после его смерти, когда я стала внимательно читать его стихи. К сожалению, только в переводах, которые не всегда бывают хороши.

Вообще, мы выросли в обстановке литературно-поэтических интересов, все литературные новинки становились нашим достоянием — книг был полон дом. Меня и моих братьев Симона и Давида особо не воспитывали: берите и читайте что хотите.

— Какой распорядок был в вашей семье?

— Папа был безумно трудолюбивым человеком. Чтобы собраться в школу, я просыпалась раненько и сразу же слышала из отцовского кабинета стрекот его «Ундервуда». иногда папа выбегал из кабинета и интересовался, надела ли я что-то теплое. его завтрак был традиционен: отварная картофелина или ложка гречневой рассыпчатой каши и стакан простокваши. На этих калориях папа работал до обеда. Потом выходил на прогулку. очень редко, если мы с братом симоном были дома, брал нас с собой. во второй половине дня обычно шел в театр, где ставились его пьесы, или работал допоздна с переводчиком, редактором. И так каждый день.

В редкие моменты, когда папа отдыхал, он принимал гостей <…>

В тяжелые времена, когда угощение получалось очень скудным, оно по чуть-чуть делилось на всех пришедших. Мачеха была большой эстеткой: то посуду красивую купит, то приборы — и постоянно занижала цену покупки, чтобы папу не расстраивать. Стол всегда красиво сервировался, хотя на дне тарелок была буквально горстка еды. Появлялась бутылка вина — и все веселились. главным считалось общение. Но папа строго соблюдал принцип «делу время — потехе час». В основном он трудился. Работал, как каторжный.

— После возвращения мамы из ссылки вы вернулись в Киев?

— в 1948 году, через десять лет после нашей разлуки с мамой, мы встретились с ней в Киеве. Конечно, за эти годы я от мамы отвыкла. В войну наш флигелек и соседний дом были полностью разрушены. Поэт Мыкола Бажан помог маме устроиться учительницей в школе в Ирпене. Там же она и сняла комнату. Я снимала угол в «писательском» доме по улице Ленина* и готовилась к поступлению в Художественный институт. Поскольку занятия у нас в институте начинались 1 октября, я в сентябре поехала в Москву, к папе. В этом же году мой брат Симон Маркиш поступил на филологический факультет МГУ. Папа был очень рад за нас.

В это время в Киеве уже начались аресты по еврейскому антифашистскому комитету. Первым арестовали талантливого Давида Гофштейна. Гофштейн жил в том же «писательском» доме, что и я. Об его аресте я узнала из разговоров соседей.

Весь 1948 год аресты шли полным ходом. Папа уже понимал, что происходит что-то страшное.

«Отец всех народов» издал указ, по которому освободившихся «политических», осужденных когда-то по 58-й статье, следовало отправлять в пожизненную ссылку в отдаленные районы. Снова начали всех хватать и сажать. Таких людей называли «повторниками».

Мамины уральские родственники поняли, что она может оказаться в пожизненной ссылке, и забрали ее «отсидеться» на Урал. Я опять рассталась с мамой. Через полгода арестовали и моего отца…

— Как вы узнали о его аресте?

— Я после первого семестра неожиданно получила письмо от мачехи: «Не знаю, как тебе дать понять, но папу арестовали…»

— В чем его обвиняли?

— Обвинения были совершенно идиотские: измена родине, национализм, шпионаж. После трех с половиной лет истязаний отца расстреляли. Мы пытались разыскать его могилу с помощью общества «Мемориал». Предположительно, отец похоронен в братской могиле на территории Даниловского монастыря в Москве**. Правда, такие же «захоронения», когда по ночам трупы сбрасывали в ямы, происходили и на других кладбищах. Но я решила: пусть будет хоть условная, но могилка, чтобы я могла положить на камень цветы, поплакать… ведь больше никаких следов не осталось.

<…> репрессии 1948-го начались с убийства народного артиста ссср соломона Михоэлса, возглавлявшего ЕАК. По официальной версии, художественный руководитель Московского государственного еврейского театра (ГОСЕТ) 13 января 1948 года погиб в автомобильной катастрофе в Минске, где находился по делам Комитета по государственным премиям. Его с почестями похоронили, а после этого объявили американским шпионом. В прессе появились разоблачительные статьи о шпионе Михоэлсе.

— Вы видели Соломона Михоэлса?

— Я хорошо помню Соломона Михайловича. Он постоянно бывал у нас в доме на улице Горького в Москве. В его театре шли папины пьесы, в том числе и упоминаемая вами «Семья Овадис», они с отцом были очень дружны.

Когда Михоэлс овдовел, его второй женой стала Анастасия Потоцкая, красивая женщина, наследница князей Потоцких. Дочки Михоэлса от первого брака ее очень любили. Наташа Вовси-Михоэлс в своей книге очень тепло о ней отзывается***. семья жила очень скромно, на небольшую актерскую зарплату. Когда пришли с обыском, кроме старых афиш, в квартире Михоэлса ничего не нашли. А ведь это была гордость еврейского театра! Когда он играл короля Лира в Лондоне, его на руках выносили. Настолько необычно худрук Михоэлс трактовал Шекспира, впервые играл Лира без бороды, потому что не был сторонником тяжелого грима.

Соломон Михайлович не был красавцем, но перед его обаянием невозможно было устоять. Когда бывал у нас, он обязательно заходил к нам в кухню и так, чтобы никто не видел, дарил нашей няне денежку…

— Мелочь?

— Нет, бумажные купюры. и всегда говорил: «Алена Дмитриевна, примите, пожалуйста».

По установившейся традиции Алена Дмитриевна варила Соломону Михоэлсу кофе. А тут кофе кончился — нет, и все. Тогда няня взяла ячменный, которым поила нас, детей, и принесла гостю. Допив чашку, он пошутил: «сегодня особенно вкусный у вас был кофе».

— Ваш отец жил так же скромно, как Соломон Михоэлс?

— Разные периоды бывали. Когда выходили сборники его стихов на русском языке, ставились пьесы, папа в эти дни был просперити****. D 1938-м родился мой младший брат Lавид. Потом началась война. Папа служил во флоте, в морской пехоте. Правда, был газетчиком, но ходил, как и положено, в форме, демобилизовался в звании майора. C войны он вернулся в черной шинели — краси-и-вый до невозможности!

Окна нашей квартиры выходили на площадь Белорусского вокзала, и, когда папа отправлялся по делам, мы залезали на подоконник и с восхищением смотрели на него — лучше нашего папы никого не было! Особенно им любовалась наша няня.

— Немудрено, ведь в молодости Перец Маркиш выиграл парижский конкурс красоты!

— Об этом вспоминала Анна Андреевна Ахматова. До Первой мировой войны еще совсем юный Перец оказался в Париже. Русские писатели и художники имели привычку встречаться в кафе «ротонда» на улице Монпарнас. Так вот, компания решила, что Маркиш обязательно должен поучаствовать в конкурсе красоты, проходившем в Париже. Папа родился в местечке Полонное на Волыни и был таким себе местечковым мальчиком, придерживающимся определенных табу: «Как, мужчина — и вдруг конкурс красоты?» Его отец тоже был удивительным красавцем: с изысканными чертами лица, голубыми глазами, белокурыми волосами. Из четырех дочек и двух сыновей только папа унаследовал такую внешность.

В конце концов компания уговорила Маркиша на участие в конкурсе. Но у бедного Переца не было приличествующей случаю одежды. Взяли напрокат смокинг, туфли, брюки. И папа выиграл первый приз! Вернулся и раздал часть денег всей честной компании, а на оставшиеся (денежный приз был очень большой) отправился путешествовать — посетил святую землю, объездил всю Европу. Это отражено в его ранних стихах.

— Возможно, именно эти путешествия сталинский режим припомнил писателю Маркишу?

— Никто никому ничего не припоминал. Нужно было убрать слой интеллигенции, выполнить план по уничтожению. Вопрос «За что?» даже не стоял. Когда человек находился в лагере, ссылке, спрашивать у него «За что?» было просто неприлично. Все знали — ни за что!

— Вас арестовали только за то, что вы были дочерью своего отца.

— Это произошло в феврале 1953 года. Меня осудили заочно в Москве. Живя в Киеве, я, естественно, понятия об этом не имела. Месяцем раньше арестовали мачеху и моих братьев, а потом разыскали и меня. Я тогда училась на пятом курсе. Два типа пришли за мной прямо на занятия по лепке. Когда увидела их, все поняла — ведь я пережила 1937-й. Подруги по общежитию, которое находилось на последнем этаже института, побросали в авоську мои трусики и чулочки. В осеннем пальто и туфлях, с этой авоськой, руки в пластилине, я и пошла… сначала меня отвезли в политическую тюрьму на улице Карла Либкнехта*****. Там мне прочитали приговор, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев. Мое дело состояло из папочки, в которой лежали мой студенческий билет и бумажка из КГБ. все! Это называлось «дело». Потом меня переправили в Лукьяновскую тюрьму, а оттуда этапировали в Сибирь. Два месяца я была в этапе.

<…> Я постоянно плакала — ведь перед самым арестом у меня началась большая любовь со студентом Худинститута, ныне известным скульптором Колей Рапаем! Первая и единственная в жизни! Мы готовы были уже соединиться, а тут нас разлучили… Этот разрыв стал для меня дополнительным страшным ударом. Много выпало всяческих испытаний и унижений, но наша разлука оказалась самой мучительной.

<…> Коля потом приехал ко мне в Сибирь, и мы поженились! Когда нас регистрировали в сельсовете, представительница власти сказала: «желаю, чтобы ваша жена была достойной, честной советской гражданкой». Муж уехал в Киев и приехал еще раз, когда у нас уже дочка Катюша родилась.

События и люди. 29 декабря 2008 года — 5 января 2009 года.  Воспоминания Ольги Рапай. Записала Ирина Лисниченко.

http://sobytiya.net.ua/archive,date-2008_12_29, article-hydojnik_olga_rapaiy_posle_rasstrela/article.html

______________________________________________

* Ныне ул. Богдана Хмельницкого, 68.
**По некоторым предположениям, место захоронения Переца Маркиша – Новое Донское кладбище в Москве.

*** Наталия Вовси-Михоэлс. Мой отец соломон Михоэлс (воспоминания о жизни и смерти).

**** Prosperity – процветание (англ.).

***** Здание по ул. Карла Либкнехта (ныне ул. Шелковичная) 17/2. теперь там Художественный центр « Шоколадный домик» Киевского национального музея русского искусства.