Александр Морозов представляет рубрику «Мастерская»

Сегодня мы в гостях у Андрея Блудова, в его мастерской на Лукьяновке.

Андрей – фигура примечательная и заметная в современном украинском искусстве. Он автор многих живописных проектов, таких как «Rosarium», «Emblemata», «Голоса»… Персональные выставки проходили в Украине, России, Нидерландах, Франции и Швейцарии. Его работы отличает специфический сплав мифологии, алхимии, символизма, истории. Помимо живописи Блудов занимался видео- и лэнд-артом, был автором нескольких перформансов.

Прибежище

Первый вопрос традиционный и уже риторический – чем для тебя является мастерская?

Конечно, прежде всего – это рабочее место. Но, помимо всего прочего, здесь проходит значительная часть моего времени. Так что можно смело говорить о том, что это – прибежище. Я иногда сюда прихожу буквально на полчаса – на час после города с его безумными пробками, столпотворениями, после каких-то коллизий на работе в академии… Мне нужно минут двадцать – тридцать, чтобы просто посидеть в мастерской, стряхивая шумы в сознании, которые провоцирует наш город-герой. Потом постепенно я начинаю входить в творческий поток.

Какое-то время я занимаюсь чисто технической работой. А именно – сбиваю подрамники, натягиваю холсты, прибираюсь, иногда что-то переставляю. После этого начинается непосредственно творческий процесс; сначала «разгоняюсь» и потом начинаю работать. Если есть вдохновение – отлично, а если что-то мешает, то мастерская становится просто рабочей зоной.

Помимо этого, мастерская наполнена какими-то картинами, книгами, артефактами, многими интересными вещицами, которые я привез из разных путешествий, много любопытных фотографий. У меня довольно хороший архив. Во многом он мне помог в реализации проекта «Голоса»: я начал коллекционировать «кабинетки», старые фотографии начала прошлого века, потом обратился в Музей Гончара, они мне помогли, у меня было еще несколько книг о старой украинской фотографии и все получилось.

Кажется, презентация «Голосов» у тебя была в галерее «Коллекция»?

Да, в 2007 году. Но в последнее время я стал возвращаться к этой теме, добавились новые работы, возникли новые идеи, и постепенно проект стал разрастаться, обрел второе дыхание.

Кроме этого, я хотел бы обозначить третью составляющую – это изба-читальня. Здесь, когда есть время, я читаю, просматриваю фотографии, альбомы по современному искусству, да и по истории искусства. Иногда читаю философов, совсем редко – это аудиокниги. Частенько слушаю что-то в духе «театр перед микрофоном», в основном чеховские пьесы. То есть мастерская является для меня еще и культурной зоной.

Ну и, конечно же, – это место встречи. Сюда приходят люди. Правда, в последнее время коллеги стали реже заходить. Заходят коллекционеры, интересующиеся, желающие посмотреть новые работы. Мы с ними говорим об искусстве, я им что-то показываю, о чем-то рассказываю, иногда сидим, выпиваем. Попадаются и интеллектуалы – но это бывает редко. В основном попадаются прагматичные или эмоциональные люди. Украина – это страна чувств.

История

Первая мастерская у тебя была в Художественном институте. Это очевидно. А дальше?

Если говорить о первой, которая была, по сути, отдельной… Мне выделили небольшую конурку в «новом» корпусе. Это была дипломная мастерская. Там я работал над своим дипломом. Получился большой проект, за который я даже получил медаль в Академии.

Это была мастерская, приспособленная «под графику»?

В общем-то, да. Офорты я печатал в специальной мастерской, в которой стояли станки. А в здесь я занимался эскизами, подготовительными работами, оформлением. Конечно, это был проходной двор.  Было очень много людей, всяких. Говорили, мечтали… Все мы были молодыми. Обстановка была дурноватой, но присутствовали энергетика, задор, мы радовались жизни. В этой мастерской диплом и состоялся.

Диплом у тебя был иллюстративный?

Да. Это были «Давидові псалми» Шевченко. Это была не в чистом виде книга, а, скорее, папка с офортами, около двадцати четырех листов.

В 1990 году Андрей Владимирович Чебыкин мне предложил преподавать. Я еще занимался дипломным проектом, но мне дали уже четвертый курс. Там я встретил своих товарищей, с которыми мы участвовали в совместных посиделках. Получились интересные переходы – они еще оставались студентами, а я стал уже преподавателем.

Потом я встретил Наталью Зозулю (это был 1991 год), которая поинтересовалась, не нужна ли мне мастерская. Она сказала, что есть отселенческий дом на Большой Житомирской и дала мне телефон нужного человека, я с ним познакомился. В то время там оставалось еще много жильцов. Это была большая коммунальная квартира на четвертом этаже и мне дали отличную комнату за символическую плату, в основном натуральными продуктами, ну и какие-то минимальные денежные средства. Я там работал, у меня там были соседи (кажется, две семьи). Через три-четыре года дом освободился и заселился художниками. Образовался известный сквот, который просуществовал довольно долго. Это была моя вторая мастерская.

Если я не ошибаюсь, твоими соседями были Вайсберг, Егиазарян, Шерешевский, Журавель…

Да, там были многие, всех и не перечислишь. Пошли слухи, что этот дом пойдет на реставрацию, и некоторые из нас, не дожидаясь выселения, перебрались на улицу Жилянскую. Там был похожий двухэтажный дом. Нет-нет, сначала мы переехали на угол Горького и Саксаганского. Там у меня соседями были Шерешевский, Прокофьев, Федоренко. Там было очень хорошо, дом был старинный, удивительный, светлый, с огромными комнатами. Но нас очень быстро попросили оттуда съехать, и мы перебрались на Жилянскую.

Я подумал, что с отселенческими домами все будет очень сложно, и дал объявление о том, что художник снимет комнату, квартиру или помещение под мастерскую. Предлагались варианты, в результате я выбрал помещение на улице Пантелькина, возле метро Святошин. Я там снимал половину дома. В число достоинств входила низкая плата, имелся небольшой садик, было душевно. Соседи не сильно нарушали мое личное пространство. Я там написал довольно много. Там были ситуации «погружения в живопись».  Домой было возвращаться далеко – я жил тогда на Оболони – и я там периодически оставался ночевать. И постоянно работал.

Потом мой приятель Саша Добродий сказал мне, что нашли очень хороший дом на улице Хорива, так называемый «Дом у холма». Прекрасный дом, тоже отселенческий, но мы там довольно долго продержались.

Мы – это ты, Аполлонов, Придувалова, Добродий, Елисеев?

Да. Мы потом даже сделали совместную выставку в галерее «Лавра». У меня была там огромная – около 30 метров – пятиугольная комната, с видом на церковь. Именно там создавался проект «Rosarium». Это было какое-то очень вдохновенное место. Картины там писались очень легко и очень быстро. К тому же, это был исторический центр Киева – Подол.

Почему вы оттуда съехали, это понятно. Дом начали реставрировать. После нее у тебя была, кажется, недолгое время мастерская на Лукьяновке?

Да, на Студенческой улице. Мой знакомый позволил пользоваться помещением. Там мне не нравилось. Потом очень недолго я был вместе со Славой Потиевским на улице Горького.

Потом я купил квартиру на Рейтарской, и у меня появилась своя, полноценная мастерская.

Да, еще совсем недолго у меня была мастерская на Петропавловской улице. Кажется, это было после улицы Горького. Это были мастерские Союза дизайнеров. А затем у меня появилась мастерская на Лукьяновке, где мы сейчас и находимся.

Удивительно, но все это время я не писал заявление в Союз художников на получение мастерской, всегда предпочитал обходиться своими средствами и возможностями. Да и средства позволяли.

Не выходить из зоны комфорта

Вот такой вопрос, тоже традиционный. Что в твоем представлении является идеальной мастерской?

Если выделить основную функцию мастерской – работу, то идеальная мастерская – это место, где творение происходит максимально качественно. Или, если можно так сказать, – это намоленное пространство, в котором хорошо, легко работается. Но здесь, видимо, речь идет о стечении каких-то факторов, не только коммунального свойства. Скорее, это – энергетика места. Важен фэн-шуй. Я имею ввиду район, расположение и тому подобное. Это я к тому, что в некоторых мастерских работалось необыкновенно легко, – например, на Рейтарской или на Хорива, – а в некоторых было все сложнее. Но это не так уж и важно. Главное – это твое внутреннее состояние, готовность к работе. Но это уже во многом зависит от внутренних причин. Нужно себя готовить.

А мастерская – пространство, которое впитывает твои внутренние энергетические движения, и которое затем тебя заряжает. Это связано и с зоной комфорта. При кажущемся хаосе я досконально знаю, где что находится. Для меня это идеальное состояние.

Получается, что эта мастерская тебя устраивает и ее ты пока менять не собираешься?

Пока не собираюсь. Конечно, у меня есть определенные планы на переезд, но это не в ближайшем будущем. Она меня устраивает по многим причинам. Во-первых, причина чисто техническая. Я сейчас активно занимаюсь проектом «Голоса» (точнее, продолжаю его), в котором я использую и шелкографию. А это процессы технически достаточно сложные. Приходится иметь дело с материалами, имеющими своеобразный запах. В другом месте это сложно осуществлять. Во-вторых, эта мастерскаягеографически  удобно расположена. Недалеко от дома, плюс недалеко от центра города. Поэтому эта мастерская меня вполне устраивает.

Можно сказать, что идеальная мастерская – это место, в котором происходит максимальный творческий поток и в котором находится зона гармонии с миром. Это два основных свойства идеальной мастерской.

Фото: Александр Морозов, Арсений Федоренко