Классические русские стихи на украинском в переводе Аркадия Штыпеля.
Как случилось, что на второй год войны вы начали переводить русские стихи на украинский?
Это получилось непреднамеренно. Без какой бы то ни было специальной идеи. У меня и прежде был опыт такого перевода («Мороз і сонце – дивна днина»), я его часто читал, и в 2014-м, в дни лермонтовского юбилея, Юра Цветков сказал мне: – А ты переведи «Прощай, немытая Россия…». И я перевел! (В этом смысле, наверное, война стала импульсом).
Вообще, это очень интересная работа – переводы с близкородственных языков, перевод с украинского на русский и с русского на украинский. Я старался уходить от простого и, на первый взгляд, «точного» переноса русских «формул», хотя близость языков дает такую возможность. Я старался по возможности «украинизировать» свой текст, менять синтаксический рисунок. Вслед за «Прощай, немытая Россия…» я перевел более чем хрестоматийный «Парус», до меня его уже переводили Рыльский и Зеров, и оба они перевели «парус» как «парус». А я хотел, чтобы в моем переводе было «вітрило» («Самотнєє вітрило лине…»).
А потом я стал переводить другие стихи, которые любил и знал наизусть. Это и есть «моя хрестоматия». Я засел за переводы прошлым летом в Одессе. Когда оказалось, что я перевел уже несколько сотен строк, я подумал, что может получиться книжка. И вот она получилась – «моя маленька хрестоматія».
А что для вас перевод? «Преодоленная трудность», «утопия», опыт расширения языка, филологическая работа? Когда вы говорите, что русский Золотой век переводить сложнее, чем Серебряный, потому что украинского поэта Серебряного века представить можно, а украинский поэт, который мог бы написать стихи Пушкина, – персонаж фантастический, вы имеете в виду некую поэтическую традицию? Однако вы переводите Пушкина вслед за Рыльским, и разница бросается в глаза. Рыльский передает Пушкина как языковую норму, нейтральный контекст языка, на котором говорят и думают. Собственно, Пушкин эту «норму» русского языка создал. Ваши переводы совсем не нейтральны, в них нет этой нормативной «гладкости», зато есть некий фокус, … экстравагантность.
Так я и сам такой (показывает на цветок в петлице). Вообще переводы всегда похожи на переводчика. И все переводы Пастернака похожи на Пастернака. У каждого поэта своя музыка, и он перекладывает чужие стихи на свою музыку. Ведь иногда кажется, что точный перевод, точный перенос возможен, и он напрашивается. Как с тем коротким стихотворением Пушкина «Город пышный, город бедный», – там ведь легко перевести почти дословно: «Ходит маленькая ножка, вьется локон золотой» – «ходить ніженька маленька…». Но я сделал иначе: «Ступá ніженька маленька», я переакцентировал, перенес ударение на слабую часть стопы. Мне кажется, в украинском стихосложении такой перенос встречается чаще, чем в русском, возможно, это работает более сильная «силлабическая память».
У меня когда-то был такой опыт «Поэма без поэта», там несколько «голосов», разных стилевых манер. И здесь тоже я представлял себе некоего украинского поэта, который мог бы написать такие стихи на украинском. И это был в какой-то мере поэт-модернист. Я как бы писал стихи от его имени.
Стихи Пушкина, которые мог бы написать украинский поэт-модернист? Такое остранение, ОПОЯЗовский прием?
Так ведь я и есть формалист!
Аркадій Штипель. “Мороз і сонце – дивна днина!..”. Моя маленька хрестоматія. – К.: Видавничий дім “Києво-Могилянська Академія”, 2016.
Вопросы: Инна Булкина