Александра Алексеевича Шалимова при жизни называли «королем хирургов». Он, в самом деле, был хирург божьей милостью.
И он был универсальный врач: оперировал буквально все – от гинекологии до сложной кардиологии, защитил три диссертации и создал институт. Про таких как он говорят «селфмейдмен», человек, который сделал себя сам. И есть еще хрестоматийное некрасовское стихотворение «Школьник» – о крестьянском мальчике, который отправляется в город учиться, подобно тому «архангельскому мужику», который «по своей и божьей воле стал разумен и велик».
Шалимов и был такой крестьянский сын, он родился в селе Введенка Липецкой области 20 января 1918 года. В семье было 14 детей, пятеро погибли. Когда в 1926-м начался страшный голод, мать (она была кубанская казачка) перевезла семью на Кубань. Он учился в школе, подрабатывал пастухом и помощником столяра. Был отличником, и направили его в Краснодар, на рабфак при мединституте. После рабфака закончил институт, и было это в июне 1941-го.
Александр Шалимов: Завтра последний экзамен, а сегодня началась война. Сдаю его и сразу же в военкомат. Комиссия. А перед этим я перенес ревматизм с осложнением на позвоночник. Делают рентгеновский снимок, и на нем видно, что у меня шипы образовались. Дали ограниченную годность и послали в Забайкалье, на Нерчинский завод — место ссылки декабристов. Триста километров от железной дороги, семьсот — от областного центра. Когда приехал на место, оказалось, что я — единственный врач на весь район.
Первую свою самостоятельную операцию он сделал на второй день после приезда.
Александр Шалимов: Меня вызвали к роженице, у которой произошел разрыв матки. Добирался целый день, по пути штудируя учебник по оперативному акушерству, ведь мой хирургический опыт ограничивался удалением аппендикса, да и то под руководством преподавателя. Приехал ночью. Спрашиваю медсестру и акушерку: «Вы умеете наркоз давать?» «Нет», — говорят. И у меня практики не было — только видел, как это делали другие. Приложил маску, показал медсестре, как по каплям добавлять хлороформ, а сам приступил к операции… И все получилось. Женщину спасли.
Так и случилось, что ему приходилось лечить все, быть акушером, травматологом, хирургом широкого профиля, причем оперировать «без специальности», – от самого простого до самого сложного: от грыжи до резекции желудка. Резекцию желудка он стал делать уже на второй год своей невероятной практики. Тогда это считалось высшим пилотажем. Приехал главный хирург «из области», посмотрел … и забрал его в Читу: «Здесь тебе не место, у нас в Чите нет хороших хирургов и акушеров-гинекологов». Перевели в Забайкальскую межрайонную больницу обслуживать три района и назначили заведующим сразу двух отделений — хирургического и гинекологического. Там проработал до окончания войны. Потом поехал в Москву стажироваться, планировал вернуться в Забайкалье, но денег хватило лишь до Брянска. Там и остался. В Брянске был нужен уролог. И он стал оперировать урологию.
В Брянске он познакомился с Николаем Амосовым, который стал затем на всю жизнь его лучшим другом … и соперником.
Александр Шалимов: Через месяц в Брянск приезжает Николай Амосов. Он после демобилизации тоже искал работу. И вот мы стали работать и соревноваться. Что-то он делает хорошо — я перенимаю, что-то я делаю хорошо — он перенимает. По радио услышали, что в Москву из Америки приехал профессор, который делает операции на легких. По взаимному решению я сразу же отправился в Москву. Познакомился с профессором, посмотрел его операцию. Оказалось, никаких сложностей нет. Вернулся в Брянск, и мы с Амосовым начали делать операции на легких. Я многому учился у него. Особенно, что касалось травм суставов. Он был в этом мастер, ведь за его спиной — война, экстренная хирургия в военном госпитале.
Затем Амосов защищается и уезжает в Киев. Шалимов остается в Брянске, собирает статистику для диссертации, его приглашают в Харьков, там он начинает делать то, что до него в Украине не делал никто: операции на поджелудочной железе, и с этим же связана эпопея с его диссертациями. Он написал их три, одну за другой, – потому что его методика и клинические результаты были таковы, что оппоненты отказывались в них верить.
Александр Шалимов: При раке поджелудочной железы операции проводили только в клинике братьев Мэйо (США) и в клинике Смита (Англия). Но у них была очень высокая смертность — очень часто расходились швы. Мне удалось изменить методику наложения швов — сразу же в два раза уменьшилась смертность. Когда я приехал в Украину, смертность после резекции желудка составляла 17%. В это время в Германии была разработана новая методика — еду в Германию, знакомлюсь с ней. Дома провожу опыты на собаках. Доказываю, что операцию необходимо делать, разрабатываю новую методику. Результат — смертность сразу же снизилась с 17% до 0,38%. Оппонент по моей диссертации потребовал предоставить дополнительно снимки, подтверждающие диагноз. Аппарата для получения этих снимков в Харькове не было. Я решил писать вторую диссертацию по методике резекции поджелудочной железы при раке. Написал, защитился «на ура». Прошло полгода, подтверждения нет. Еду в ВАК в Москву. Мне показывают отзыв профессора Смирнова из Ленинграда, в котором он заявляет, что положительный отзыв сможет дать только тогда, когда сам сделает эту операцию и убедится, что она эффективна. Что делать? Я решаю писать третью докторскую диссертацию. Мне опять удается улучшить результаты операции при раке желудка. Такие операции тогда делались только в Москве, смертность после оперативного вмешательства — 32%, ни один из 3500 прооперированных не прожил трех лет. Я совершенствую операцию. Смертность сразу же падает до 6%, больные живут уже пять лет. Написал диссертацию. Когда сдал ее на защиту, секретарь сообщил, что мою вторую диссертацию утвердили.
И в Харькове «под него» был создан институт общей и неотложной хирургии, там работала отличная команда, он получил кафедру. Но отныне слава его шла впереди, столичные чиновники и их жены отваживались оперироваться «только у Шалимова», и после нескольких таких операций его приглашают в Киев и за 4 года строят для него институт. Итак, в Киеве он с 1970-го и 35 лет проработал в Институте, который сейчас носит его имя. Ученики называли (и по сей день называют) его Шефом, говорят, что второй тост на институтских застольях – всегда за Шефа, а в операционной ловят себя на том, что напевают про себя «Сиреневый туман». Так делал Шалимов, когда все шло хорошо.
Иван Тодуров, кардиохирург, Национальный институт хирургии и трансплантологии им. А. Шалимова: Операции в нашем институте начинались в девять утра одновременно на 12 операционных столах, и Александр Алексеевич переходил от одного к другому. На одном столе шло вмешательство на сердце, на втором оперировали пищевод, на третьем — печень, далее лежали пациенты с заболеванием поджелудочной железы, сосудистой патологией… При этом Шеф обычно был спокоен. Никогда не комментировал, что кому делать. Даже если ситуация выходила из-под контроля, возникало сильное кровотечение, Шалимов оставался невозмутимым. Ругался редко. Правда, мог кому-то бросить: «Недоделанный!» Но это было, скорее, слово-паразит, чем ругательство. Мог и инструментом дать по рукам, которые «полезли не туда, куда надо». За погрешности он не распинал. Не покрывал, но прощал. И верил, что человек сможет исправиться.
Он жил в полную силу, любил застолья, был душой компании, любил охоту – «по-настоящему, а не посмотреть», как он все делал. У него была семейная драма: после смерти первой жены, на седьмом десятке, он женился на молодой женщине, сыновья ее не приняли. Старший – Сергей (профессор, директор института онкологии) впоследствии примирился и работал вместе с отцом. Младший, Виктор (работал в институте зоологии, сейчас – в медуниверситете) – так и не простил.
Шалимов часто говорил, что человеку отпущено 120-140 лет жизни, и если работать до конца, то старость отступит. Последний раз он вошел в операционную в 85 лет.
Александр Усенко, директор Национального института хирургии и трансплантологии им. А. Шалимова: Горжусь, что последнюю в своей жизни операцию Шалимов сделал именно в отделении, которым я к тому времени заведовал. По «скорой» привезли человека с политравмой, его нужно было срочно прооперировать. Мы остановили кровотечение в грудной клетке, но все не могли понять, как подступить к разорванному легкому. А Шеф как раз находился в реанимации после операции, которую сам перенес. Я попросил его подойти и посоветовать, как нам лучше поступить. Александр Алексеевич встал, поверх спортивного костюма накинул халат, помылся, как это положено перед входом в операционную, и объяснил, каким образом лучше ушить легкое. Ему тогда было 85 лет! И, слава Богу, пациент остался жив. Знаете, опыт — великое дело, тем более опыт такого человека. Некоторые говорили: да что Шалимов в 85 уже понимает… Мне всегда обидно было это слышать. Он отлично все понимал и находился в здравом уме до последнего дня.
Умирал он тяжело, но до последнего дня оставался в своем институте. Не в Германии (в отличие от Амосова он отказался оперироваться за границей, считал, что создал школу и дело чести – доверить свою жизнь ученикам), и не в правительственной Феофании. Умер 28 февраля 2006-го, на 89 году жизни, похоронен на Байковом кладбище, по соседству с Амосовым (участок 52а).
Он был человеком простым и непростым одновременно. Он был советским человеком и он привык считать, что, крестьянский сын, он всем обязан Советской власти, что созданная академиком Семашко бесплатная медицина – великая вещь; он не принял перестройку (вслед за Александром Зиновьевым называл ее катастройкой), тяжело переживал развал Советского Союза и считал своей заслугой сохранение института в конце 80-х, когда советская система и советская медицина разрушалась на глазах. Он не ладил с перестроечными властями, и это тоже стало причиной его тяжелой и разрушительной болезни. В 1988-м в горкоме партии его вынудили написать заявление об уходе из института. А он был человеком страсти, и его главной страстью была работа.
Киевские адреса
Национальный институт хирургии и трансплантологии имени А.А.Шалимова – ул.Героев Севастополя, 30. Во дворе института в 2014 году был открыт памятник Александру Шалимову. Его именем названа улица на Софиевской Борщаговке.
