Продолжаем историю «временных» и неверных киевских памятников.
Этот памятник, от которого остался лишь постамент, и на постаменте этом стоит сейчас арсенальская пушка, с самого начала называли «опереточным». Фигуры были несоразмерны постаменту, а вся «монументальная композиция» напоминала декорацию к «Запорожцу за Дунаем».
В 1908 году исполнилось 200 лет со дня казни Искры и Кочубея, казацких старшин, пославших царю Петру «донос на гетмана злодея». Петр, как известно, доносу не поверил и выдал доносчиков Мазепе, 15 июля они были казнены. В 1908-м в Лавре привели в порядок их могилу, а в следующем году торжественно отмечалось 200-летие Полтавской битвы, и была открыта подписка на памятник. Конкурс проводило Военно-историческое общество, и, по всей видимости, возобладал не профессионализм, а ведомственный патриотизм. Победителем стал отставной штабс-капитан Самонов, фигуры отлили из стреляных гильз, установили в 1914-м и простоял памятник меньше 4 лет. В 1918-м году он был демонтирован, и на его месте Директория установила гипсовый памятник … правильно, гетману Мазепе. Простоял он несколько месяцев, до очередной смены властей. Убрали его не то деникинцы, не то белополяки.
Пушку, которая стоит там по сей день, и представляет собой не столько даже памятник «рабочим Арсенала», но памятный знак самого киевского Арсенала, установили в 1923-м на том же постаменте. Доска тоже оригинальная, ее просто перевернули и сделали новую надпись.
К слову о милитарных памятниках: они массовым порядком устанавливались в СССР незадолго до войны. В сквере напротив музея со львами, там, где сейчас стоит Вячеслав Черновол, в конце 1930-х стоял т.н. «памятник Интервенции» — тяжелый английский танк Mark V, один из двух трофейных танков, переданных в Киев Климом Ворошиловым. Этот танк простоял лет пять и был вывезен немцами в 1943-м. Второй такой же был установлен на Подоле и после войны пошел в переплавку.
И последняя история: памятник графу Алексею Бобринскому, тот самый, на месте которого сейчас (пока еще!) всадник Щорс.
Этот памятник был открыт 6 февраля 1872 года, и это был первый в Киеве памятник частному лицу – не царю и не полководцу. Подписку на памятник объявили сразу после смерти графа в 1868-м, деньги собрали очень быстро, три года спустя бронзовый граф в тоге, наброшенной на шинель, уже стоял на бульваре, опираясь на рельс и устремив взгляд в сторону вокзала. Он, в самом деле, был зачинателем железнодорожного строительства в России, но киевляне были ему благодарны не за это. Вернее, не только за это. Внук Екатерины, граф Алексей Алексеевич Бобринский, не в пример своему непутевому отцу, был редким примером предприимчивого, успешного и щедрого заводчика. Фактически, благодаря ему Украина стала первым и главным производителем сахара в империи. Он перевез в Смелу, украинское имение жены, свои тульские сахарные заводы и это стало началом украинской промышленной революции и киевского подъема: не секрет, что именно благодаря сахару Киев к концу XIX-го — началу XX века стал едва ли не третьим городом империи. Надпись на пьедестале гласила: «Полезной деятельности Алексея Алексеевича Бобринского».
Про этот памятник нужно сказать еще одну важную вещь. Он очень быстро вошел в городской фольклор и стал именем нарицательным. Тут известный феномен, описанный Еленой Рабинович, которая однажды объяснила, «почему Пушкин». Когда, вслед за Никанором Ивановичем Босым, председателем жилтоварищества дома 302-бис по Садовой улице, мы говорим: «А за квартиру кто платить будет? Пушкин», — речь идет о памятнике: в Одессе говорили «Дюк», в Смоленске — «Глинка с Блоньи», а в Киеве — граф Бобринский.
«В старой России появление всякого нового памятника (хотя бы и в одной из столиц) было событием первостепенной важности, особенно если памятник ставился частному лицу. … Открытие [памятника] совершалось пышно, почти как освящение церкви, …произносились речи, возлагались цветы, а затем при годовщинах или по крайней мере юбилеях эти торжества с большим или меньшим размахом возобновлялись. В результате для обывателей значимость нового сакрализованного объекта далеко превосходила значимость увековеченного памятником великого человека, который сам по себе мог быть мало кому известен: постоянной актуальностью обладала для горожан лишь структура городского микрокосма, в которую и вписывался новый ориентир, тоже, следовательно, актуальный, а тот факт, что этот ориентир еще и изображал кого-то, когда-то имевшего какое-то отношение к городу, никаких инноваций в структуру микрокосма не вносило.»[1]
Иными словами, для городского микрокосма сакральное место и занявший это место «сакрализованный объект», вошедший в привычку и прочно поселившийся однажды в «мемориальной памяти», в самом деле, мало соотносится с историческим прототипом — реальным Щорсом, который занял место графа Бобринского и который, как известно, не вполне реален. Но как бы то ни было, эта замена произошла не сразу: памятник постановили снести в 1919-м, но простоял все-таки до 1932-го. В марте 1932-го его демонтировали, а на его месте устроили фонтан.
Бронзовый всадник Щорс был открыт 30 апреля 1954 года, в дни празднования 300-летия воссоединения Украины с Россией. Для фигуры Щорса будто бы позировал первый президент независимой Украины Леонид Кравчук: это его собственная версия, в студенческие годы он подрабатывал натурщиком. Что же до Щорса, то он персонаж скорее легендарный, нежели реальный. По подсказке Сталина он должен был стать «украинским Чапаевым», и любимый режиссер «вождя народов» Александр Довженко исполнил «социальный заказ». По тому заказу Щорс сделался народным героем, и фольклор о Щорсе создавался украинскими этнографами, в частности Виктором Петровым.
Нынешний Щорс на бульваре, вокруг которого бушуют страсти «декоммунизации» — памятник этому киногерою, сотворенной легенде, артефакт артефакта. По всей видимости, дни его сочтены, говорят, он исчезнет с бульвара и отправится на т.н. «склад-музей» в Жуляны, где составит компанию такому же «советскому артефакту» — Николаю Островскому.
А вот так выглядел бульвар без памятника:
