Професор Харьковского университета, режиссер Лидия Стародубцева о фильме «Ампутация».
Идея
Идея фильма растворена в воздухе, которым мы дышим. Это не просто фильм о воинах-ампутантах. Это фильм о стране, переживающей ампутацию, в которой живут люди с ампутированным сознанием. В основе – самоочевидная аналогия: отсечение части тела – отсечение части территории страны.
«Тело страны. Есть ли у нее тело? Или это метафора? Но если есть, то где ее голова?», – спрашивает голос за кадром и не дает ответа, оставляя зрителя один на один с мрачным безумием брошенных посреди больничной палаты костылей и протезов, среди синевы застиранных простыней, подвешенных ног и остановившихся глаз, инвалидных кресел и гулких коридоров военного госпиталя.
Как случилось, что этот фильм появился на свет? Почему я оказалась к нему причастна? Не появилась ли я на свет именно для того, чтобы затем на свет появился этот фильм? Пока не нахожу ответа ни на один из этих вопросов. Но, так или иначе, тема фильма принадлежит не к тем, которые мы выбираем, но к тем, которые выбирают нас.
Соревнования Игры Героев. Харьков
Начало
«Ампутация» возникла не на пустом месте. Фильм имеет свою предысторию и, надеюсь, станет «историей с продолжением». Все началось три года назад: тогда я подписала контракт о сотрудничестве с пражской редакцией Радио Свобода. Итог моего фрилансерства – не только серия аудиосюжетов, но и около дюжины короткометражных фильмов по мотивам верлибров радиодраматурга, поэта, эссеиста, ведущего радиожурнала «Поверх барьеров» Игоря Померанцева. В основном, это небольшие эстетские опыты с элементами сюра – артхаусные абсурдистские эксперименты («Холмс и Хармс», «Сапог», «Физика хрупкого тела» и др.). Но не только. В 2015-м, уже не помню точно, то ли «от имени и по поручению» Радио Свобода, то ли по собственной инициативе я, вооружившись видеокамерой и диктофоном, отправилась с группой волонтеров на «ничейную территорию», зажатую между украинской землей, с одной стороны, российскими войсками и ополченцами ЛНР – с другой.
Тебя убили подо Ржевом? А я жив.
Мне оторвало ногу под Счастьем.
Ну, не ногу: ступню.
Слава богу, я потерял сознание
и не помню операции.
Мне сказали, что я вёл себя мужественно.
Но я “не вёл себя”.
Я не знал, что от меня отрезают.
А потом я вёл себя как плакса.
Но я знаю, что мне повезло.
Меня не убили немцы подо Ржевом.
Спасибо, немцы.
Из этой «командировки в зону обстрела» родился наш первый задуманный в соавторстве с Игорем Померанцевым «военный» фильм, совсем короткий: «Площадь Украина». В кадре – разрушенные дома и жизни. За кадром – поэзия. «Глаз слышит»? Да, именно. Странный контрапункт: соединение несоединимого. Год спустя за этим видеосюжетом последовал фильм «Шов» – о военных психологах и невидимых швах – «душевных ранах» и «травмах сознания» тех, кто вернулся с войны. «Ампутация» – третий фильм в этой серии опытов поэтической визуализации «следов войны», или иначе – «памяти о травме». Первый фильм из этой серии – «память о травме вещей» – длился всего несколько минут; второй – «память о травме сознания» продолжительностью в полчаса, длительность третьего, полнометражного – «памяти о травме тел» – около часа: не похоже ли на развертывание во времени одного и того же высказывания, как говорится, to be continued. Сейчас мы снимаем фильм под названием «Марафон» – он подхватит некоторые из сквозных тем «Ампутации», но будет решен и в иной стилистике, и с иной риторикой – античной философской антиутопии.
Операция по ампутированию нижней конечности
«Ампутация»: как жить дальше
Отсечение части тела: того, что было своим, родным, привычным и необходимым. Раны кровоточат. Не стихает боль – настоящая и фантомная. Протез – это всего лишь протез: эрзац, подмена. Как жить дальше? Как избавиться от навязчивых снов, в которых ты был целым и невредимым? Как смириться с утратой? Где найти опору? Какому Богу молиться? Откуда взять силы? Как говорит один из героев фильма, офицер Андрей Скороход, утрата ноги – это безвозвратно, а Крым и Донбасс – это не навсегда. Или навсегда? Как жить дальше ампутированной стране?
В этом фильме нет ответов. Только вопросы. Один из них – как избежать крайностей, столь привычных для фильмов о «людях с ограниченными возможностями»: с одной стороны, героического пафоса, с другой – сентиментальных всхлипов? Корабль наших поисков проходил между Сциллой патетики и Харибдой жалости. В результате мы все-таки нашли для нашего фильма особую интонацию. Она близка стоической философии, и ее главные опорные точки: мужество, сила, воля к жизни, ирония и мудрость.
В некоторых архаических племенах был такой обычай: в память об инициации молодым людям отрубали на руке палец. Как правило, это был мизинец. Отрубленный палец – напоминание об испытании, о пережитой боли, о смерти и втором рождении. Думаю, наш фильм – тоже своего рода инициация. Среди его главных месседжей – потеря и обретение, боль и исцеление, страдание и его преодоление, смерть и новое рождение. Или, короче: «мужество быть».
Съемки и герои
География героев фильма: Киев, Харьков, Львов, Черновцы, Сумы, Черниговская область, Кировоград, Запорожье… это 12 военных, которые оправились добровольцами на войну, чтобы спасти свою страну, и заплатили за это высокую цену. Каждый из них рассказывает свою историю. Истории разные, но в чем-то похожи: война – ранение – шок – наркоз – пробуждение – потеря руки или ноги – госпиталь – встреча с близкими – возвращение домой. Кроме военных, героями фильма становятся их жены, дети и матери. А еще – священник, хирург, волонтер, протезисты, переселенцы. А еще – поэт и художник: их глазами мы видим, их ушами мы слышим рассказы военных. Истории переплетаются, перетекают одна в другую, будто бы это единый рассказ, вложенный в уста разных людей. Думаю, это тот случай, когда «герои фильма» – настоящие герои, хотя, как правило, сами себя они так не называют. Не случайно подзаголовок фильма: «Игры Героев». И это не просто название спортивных соревнований. Это название особой игры, в которой нет ни победителей, ни побежденных, игры, цель которой – научиться искусству «не плакать, не смеяться, но понимать».
Константин Фишер. Младший сержант. Киев
Сценарий
Сценария как такового не было, был синописис – несколько страничек текста, хрупкий каркас образов и слов, разбившийся вдребезги после первой же съемки. И с каждой новой съемкой мы дальше и дальше уходили от первоначальной умозрительной модели, от которой остался набор реперных точек: военный госпиталь, протезная мастерская, капли крови на халатах хирургов в операционной и инструменты ампутации – все эти наводящие ужас, но при этом невероятно притягательные орудия пыток: скальпель, ножницы, молоток, пила, долото… А эти звуки… Хвала спасителю по имени Наркоз! СознАюсь: однажды позавидовала парню, которому пилили ногу. Он был под наркозом, в отличие от меня. Это было после полутора часов съемок в операционной. Я потеряла сознание, но каким-то чудом осталась на ногах: может, потому что пыталась удержать (и удержаться) за штатив с камерой. Помню, как меня подхватили сестры и вывели со словами: «надо было операторов-мужиков присылать».
Настанет новый лучший век,
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
Борис Пастернак (1941 г.)
В Харькове на столе в протезной мастерской
грудой лежали культеприёмные гильзы,
дополнительные гильзы со шнуровкой,
искусственные стопы, акриловые бёдра,
тазобедренные шарниры
и одинокий детский протез,
короткий, как японское трёхстишие.
Что же до режиссуры… Сложно не согласиться с Альфредом Хичкоком: в игровом фильме режиссер – это Бог, в документальном – Бог является режиссером. Полгода съемок «Ампутации» и сотни гигабайтов видео – это не реализация рационального плана, а россыпь случайностей и лабиринт неслучайных совпадений: одна сцена рождала другую, каждый герой приводил за собой нового героя. Как в сказке, вдруг возникали «волшебные помощники»: волонтеры, врачи, переселенцы, военные, их семьи – и сами собою распахивались двери в тридесятое царство: в мир полигонов и больниц, спортзалов и ортопедических цехов, кладбищ и домов престарелых. «Разверзлась» целая вселенная, устроенная по собственным законам, со своей собственной историей и героической мифологией, хранящая собственные тайны, верящая в собственных богов и говорящая на собственном языке.
Уже после того, как были сняты сотни часов видео, мы начали писать новый сценарий. Его ключевой принцип – от части к целому. Нами руководил загадочный «Бог деталей». Иногда из одного трехсекундного кадра вырастала целая глава. Композиция менялась на глазах. Концепция то и дело переписывалась заново. Находились новые детали, и все вновь перестраивалось. Игорь Померанцев писал новые стихи. Появлялись новые музыкальные темы. Паззлы кадров рассыпались и собирались во все новые орнаменты. Обсуждение в основном (за редким исключением нескольких командировок Игоря в Украину) велось в переписке. Я пересылала в Прагу маленькие фрагменты видео, а мой соавтор мгновенно высылал мне в ответ свои остроумные суждения и едкие комментарии. Иногда приходилось прослушивать и просматривать полуторачасовое видео, чтобы найти две-три секунды, которые войдут в фильм.
Николай Федоров, Сергей Витев, переселенцы из Донбасса. Дом престарелых, Киевская область
Музыка
Во всем этом, казалось, было что-то провиденциальное. За пару недель до окончания работы над монтажом фильма мы получили три щедрых музыкальных подарка: от Александра Бакши, который прислал пронзительный нойз – саундтрек, специально написанный для этого фильма; от Гии Канчели, который, посмотрев маленький фрагмент нашего видео под названием «Протез», прислал пять своих музыкальных тем: глубоких, нежных, тонких; и от Александра Щетинского, который случайно прочел одно из интервью Игоря Померанцева о съемках фильма «Ампутация» и прислал ему письмо с вопросом: «не нужна ли для этого фильма какая-нибудь необычная авангардная музыка» – так незабываемый «Вальс макабр» стал лейтмотивом сцены с безногими переселенцами. Не мы искали: нас находили.
Вообще, фильм был создан в немыслимо сжатые сроки. Первые кадры – июль 2016-го. Выход на сайте Радио Свобода – март 2017-го. Девять месяцев вынашивания, как и положено.
Жанр
Сокращеннно: «артдок», т. е. «арт-документалистика». Это гибридный жанр, в котором документальные кадры, верлибры Игоря Померанцева и музыка авангардных композиторов неразрывно связаны друг с другом. Кроме Александра Бакши, Гии Канчели и Александа Щетинского, в фильме использованы фрагменты музыкальных композиций Валентина Сильвестрова, Елены Фирсовой, Золтана Алмаши, Анны Аркушиной, Алексея Войтенко, Сергея Невского и группы «Alarm Pressure»: целая энциклопедия современного музыкального авангарда. Особое значение в фильме имеет цвет: любой мало-мальски знакомый с историей живописи зритель легко обнаружит аллюзии на Вермеера, Тинторетто, Рембрандта. В приемах замедления мы вдохновлялись видеоартом Мэтью Барни и Билла Виолы. Фильм пронизан визуальными ссылками и цитатами, стихи имеют эпиграфы и полнятся воспоминаниями: настоящий мультимедийный гипертекст. Но при этом я утверждаю: это документальный фильм, в котором нет ни игровых, ни постановочных съемок: реальные люди, подлинные голоса, настоящие имена и истории. Вероятно, о фильме в жанре «артдок» можно сказать так: он слишком документальный, чтобы быть художественным, но он слишком художественный, чтобы быть документальным.
Два автора сценария, два режиссера
Когда-то Герман Гессе писал о людях, у которых на одно измерение больше, чем нужно для жизни. Похоже, именно таковы создатели фильма «Ампутация», которые, земную жизнь пройдя далеко за половину, вдруг оказались в сумрачном лесу киногрез. Иными словами, внезапно обнаружили каждый в самом себе это «лишнее измерение», избыточное и, казалось бы, обреченное быть никогда не востребованным. Один из этих людей – «человек радио», вдруг решил сниматься в кино, а другой – «кабинетный ученый», неожиданно взял в руки камеру и овладел магическим искусством нелинейного монтажа. Так, «лишнее измерение» для обоих обернулось особым – кинематографическим – соблазном. Возможно, поэтому, кстати, само по себе название фильма «Ампутация» имеет еще одно символическое значение: ведь большая часть людей проживает свою жизнь даже не подозревая, что у них есть какое бы то ни было «лишнее измерение», – так, как если бы за ненадобностью оно было ампутировано еще при рождении. Впрочем, конечно же, иронизирую. Как и большинство героев нашего фильма, пытаюсь никогда не утрачивать спасительной иронии.
Водитель сказал:
— Я не выйду из машины.
Эта площадь простреливается.
Позавчера здесь застрелили учителя,
вон там, возле колодца.
Я вышел из машины,
достал мобильный телефон,
позвонил в студию и вышел в эфир:
«Я веду репортаж из албанской деревни на границе с Югославией. Нет помидоров душистей и баклажанов синей, чем в Албании – самой бедной стране Европы»…
И вот теперь 17 лет спустя
я снова на той же площади,
но называется она не Скандербег,
а Украина.
У фильма «Ампутация» действительно двойное авторство: Игорь Померанцев и Лидия Стародубцева. Мы в шутку называем друг друга «брат Тавиани» и «сестра Тавиани». Впрочем, в какой мере мы являемся авторами? «Тщетно, художник, ты мнишь, что своих ты творений создатель»… У меня об этом есть простая теория, ее суть в следующем. Авторы бывают двух типов: демиурги и медиумы. Автор-демиург – это тот, кто производит тексты. Автор-медиум – это тот, кого производят тексты. Первый говорит: «я хочу». Второй говорит: «я должен». Первый – диктатор, любящий диктовать, творчество для него – диктат воли. Второй любит писать под диктовку, и творчество для него – диктант на вольную тему. В общем, вы поняли, куда я веду: «Ампутация» – это фильм не демиургический, а медиумический, то есть написанный под диктовку. Чью? Не знаю. Думаю, его продиктовали боль, вина и протест против абсолютного зла по имени «война».
Вообще-то, я не верю в коллективное творчество. Потому что творчество всегда индивидуально. И в этом смысле, двойное авторство – это лукавство. Каждый остается самим собой. Когда-то об этом я даже умудрилась написать целую книгу. Она называлась «Буриме: Утопия Ван Гога» и была посвящена феномену конфликтного сотворчества. Но в случае «Ампутации» все не так – обходимся без конфликтов. Игорь Померанцев – политэмигрант. Он вырос в Украине: жил в Черновцах и Киеве, откуда еще в 1978-м году уехал в Мюнхен, а после – в Лондон. Сейчас живет в Праге. Но часто бывает в Украине. Может, потому, что здесь – его корни. Он часто повторяет: «Кино о войне – это мой способ участия в войне». Для меня кино, скорее способ оставить о ней свидетельство. Так или иначе, совпадают или расходятся наши взгляды, мы остаемся открытыми, доброжелательными соавторами. Любой спор у нас завершается консенсусом. В эпоху социальных сетей не так уж важно, где ты живешь. Важно, как ты мыслишь. Мы – «Поверх барьеров».
Игорь Померанцев, кладбище воинов АТО
Для кого
Нашу аудиторию можно условно разделить на три группы. Первая – это сами воины-ампутанты. Этот фильм для них – зеркало. Вторая – те, кто (не дай Бог, конечно) попадет в сходную ситуацию, и этот фильм для них – учебник мужества и того, как не впасть в отчаяние. И третья – это мы с вами: социум, которому еще многое предстоит изменить в себе, чтобы понять и принять тех, кого сегодня дискриминируют, унижают, считают «неполноценными» и подвергают практикам исключения. Этот фильм для всех нас может послужить напоминанием: жизнь – это дар, а человек, который обладает даром это понимать, – это человек с «неограниченными возможностями».
После съемок
«Послесъемочная жизнь» звучит почти как «жизнь после смерти». Однако на самом деле все не так драматично. Собственно, премьера фильма состоялась на сайте Радио Свобода в нескольких редакциях – российской, украинской, белорусской… В Украине фильм показали на нескольких телеканалах: всеукраинском (UA:Перший) и региональных. С международным контекстом также все обстоит неплохо. Англоязычная версия фильма была представлена в Барселоне. Готовятся телепремьеры на одном из центральных телеканалов Грузии и на канале «Настоящее время» (совместный медиапроект Радио Свобода/Свободная Европа и «Голоса Америки»). Запланирован показ в кинозале библиотеки Вацлава Гавела в Праге. Есть и другие планы, о которых из суеверия умолчу. Как это обычно и бывает, произведение уже отделилось от создателей и живет своей собственной жизнью. Воспользуюсь одним из изящных образов восточной притчи. Авторов и их произведения можно сравнить со стрельбой из лука. Автор лишь прицеливается и натягивает тетиву. Ну, а стреле предстоит лететь дальше. И никому не ведомо, попадет ли она в цель.
Стихи Игоря Померанцева
