Иной раз подумаешь: да сколько же, право, можно-то. В самом замысле наговорить на каждую из ста восьми улиц старого Вильнюса – каждую, вплоть до переулков! — по отдельной истории (которая, значит, только здесь могла и случиться) есть что-то от насилия и над собой, и над городом, и над веществом жизни.

Взваливший на себя эдакое бремя автор, уж и не знающий, что бы еще выдумать, просто обречен повторяться (ну правда же: вот историю с улицы Кедайню, ту, где по объявлению требовалось – и благополучно нашлось – чудовище, мы уже встречали в «Кофейной книге» лет десять назад, а историю с улицы Бенедиктину, где герои в ночном сновидческом баре пили кайпиринью сердца… где же это мы уже видели?). И вообще (тут включается внутренний зануда, и его не остановить), он ведь все говорит с одной и той же интонацией, — такой характерной, узнаваемой, как бы небрежной и разговорной (ну нет, понимаете, интонационного разброса от ситуации к ситуации… ладно, почти нет), наработал столько автоматизмов, что те сами волокут по узнаваемым дорогам и автора, и читателя; этот последний сам уже заранее чувствует, где линия повествования начнет дрожать, искривляться, переламываться, предвещая герою повороты в судьбе; где ткань зримого вот-вот изотрется или прорвется, и через нее проглянет…

Вот тут, дорогой внутренний зануда, ты лучше замолчи и всмотрись. В то, что проглянет.

Дело ведь тут, по меньшей мере, в том, чтобы наговорить городу свою, собственную – и притом адресованную всем – мифологию, заселить его гениями места (например, тайными хранителями города, такими несомненными ангелами, о которых тем не менее не ведает ни одна из религий). Но это — только нижний уровень предприятия. Основное его здание куда более амбициозно: Фрай выращивает собственную онтологию – совокупность указаний, намеков, догадок о том, как устроен мир. А то и не один – обитатели иных, совсем иноустроенных миров сюда тоже заглядывают. И да, разговорная-небрежная интонация здесь принципиальна. Потому, например, что речь именно о повседневности, о рутине и норме, — то, что мы называем «чудесным», вплетено в самую ее ткань. Оно и становится видно в прорехах, — но оно ей не чуждо.

На самом деле, вот взять бы и написать по устройству фраевского мироздания основательное исследование. По его характерологии и антропологии (да, есть такая вещь, как фраевские человеческие типы, как характерное для них отношение к жизни), по его колористике и кулинарии, урбанистике и этнографии, — не говоря уж о мифологии с онтологией, это вообще обязательно. («Вот вырасту большая – напишу», — влезает со своей репликой внутренний прожектер.) У этого мироздания прослеживаются, между прочим, вполне внятные законы, — ничуть не менее неумолимые и ничуть не более понятные так называемому здравому смыслу, чем те, которые физика, химия и прочие науки успели сформулировать, а школа – вложить в наши головы на правах исходных очевидностей (потому и немудрено, любезный читатель, что ты что-то такое там предчувствовал… чувствуешь же ты силу тяжести? а жжение огня?). И вообще, не с пятого бы тома начинать говорить о «Сказках старого Вильнюса», а прямо с первого, — глядишь, к этому моменту уже и накопилось бы мыслительного материала на приличные обобщения.

Но, в конце концов, кто сказал, что все сто восемь улиц этого онейрического Вильнюса надо обходить в строго определенном порядке? Что этого нельзя делать с любого места в любых направлениях? Во фраевском многомирьи вообще только так и можно. Оно ценит нерегулярность и благодарно-чувствительно к ней. Оно вообще чувствительно к человеку.

А Фрай, простите за банальность, — волшебник. Или один из ангелов, которыми он населил свой Вильнюс. Ну, или одна из линий мира, которая взяла да персонифицировалась. (Собственно, все это — одно и то же.)

Он утешает? – о да. Однако не переставая быть горьким, тревожным, мудрым и – здесь нет парадокса – безутешным.

Я – линия мира, которая не захотела быть кривой и наскоро выдумала себе игру: как будто у меня есть помощник, такой специальный волшебный человек, способный пройтись по городу веселой целительной походкой, размахивая руками, подпрыгивая, смеясь и звеня. Смешная идея, совершенно в моем духе: вместо того, чтобы выправиться самостоятельно, придумать себе помощника, который очень старается, делает, что может, переживает, что не справится, но все равно идет вперед, потому что твердо решил опередить ночь – такой молодец, но, конечно, удивительный дурак, если до сих пор не понял: я и есть серебряная линия мира, прямая и звонкая, вся, целиком, от начала и до конца.

Текст: Ольга Балла

Макс Фрай. Сказки старого Вильнюса – V. – М.: Издательство АСТ, 2016.