Александр Морозов представляет цикл «Мастерская»

Сегодняшний герой  – Ахра Аджинджал. Замечательный художник,  интеллектуал и мыслитель, про которого одна моя хорошая знакомая как-то сказала: «Его учили люди, имена которых мы привыкли видеть на обложках  книг».

Ахра – уроженец Абхазии. Закончил Сухумское художественное училище, затем продолжил образование в Московском государственном университете на историческом факультете (отделение истории искусств). Одновременно занимался живописью и графикой. Работал в журнале «Искусство Абхазии». С 1993 года живет и работает в Киеве.

Картины Аджинджала представляют собой открытое пространство. Наверно поэтому, когда ты их рассматриваешь, появляется ощущение свободы и умиротворения. Они мифологичны по своей сути, хотя вы в них не найдете отсылок к классическим сюжетам. Но они и не нужны. Что там говорил Батай об отсутствии мифа? Правильно – это тоже миф.

Многие работы Аджинджала выполнены на бумаге, но едва ли их можно назвать графикой. Они – живописны в прямом смысле этого слова.

Там, где я, там и мастерская

– Может быть, начнем с того, что же такое мастерская в твоем представлении? Кроме того, что это рабочее место и прочее…

– Если говорить грубо – там, где я, там и мастерская. Если ты избран своей профессией раз и навсегда, то независимо от того, есть у тебя какая-то площадь или нет, можно работать хоть на коленях или на кухне – это тоже мастерская. Но в отличие, скажем, от писательской профессии художнику нужно какое-то пространство. Работы накапливаются, их нужно где-то хранить, ведь потребность в работе есть.

Мастерской в классическом, профессиональном понимании у меня никогда не было. Единственный раз в Сухуми у меня была такая мастерская (друг одолжил, он в ней не работал). Мы переделали ее под жилье, потому что с жильем было еще хуже. Да и потом все мои мастерские были жилыми помещениями. В первые  годы, когда я приехал в Киев, я работал на кухне у тещи. Я только начал что-то делать, продавать. Потом мы стали снимать квартиру, там я тоже работал на кухне.

Формат задавался моим существованием

Долгое время я работал в маленьких форматах. Это было вынужденной мерой. Формат задавался моим существованием, мне негде было развернуться. Я работал гуашью и темперой, держал лист на коленях. Потом я начал зарабатывать деньги и снимал квартиру здесь же, в Отрадном. В этом плане я патриот своего района – и жилье здесь, мастерская. Это удобно – не нужно далеко ходить от дома. Ехать куда-то далеко и растерять по дороге энергию, эмоции, а потом их вновь накапливать, – это не по мне. Хотя одно время Матвей Вайсберг пытался меня пристроить на Лукьяновской (было уже почти все договорено), но что-то не сложилось.

Зато примерно в то же время сложилось здесь: мы эту квартиру покупали как жилье. В ней мы прожили несколько лет. Потом переехали в квартиру жены (в пяти минутах ходьбы отсюда), а эту  я начал использовать в качестве мастерской, наверное, уже  навсегда.

– В качестве мастерской она тебя устраивает?

– Нет. А вот в качестве рабочего места устраивает вполне. Разница очевидна. В мастерской есть стеллажи для хранения картин, есть рабочая зона, зона отдыха. Как в полноценных помещениях у больших художников. Там еще и высота, и освещение. Поэтому я маслом не работаю вообще. А для акрила и прочих водных красок искусственное освещение вполне подходит.

– Но света, судя по всему, недостаточно. Во-первых, стандартное окно. Во-вторых, первый этаж. А в-третьих, со всех сторон дома.

– Да, естественное освещение только летним утром можно поймать. Но я работаю при искусственном свете, и меня это вполне устраивает. В этом даже есть свое преимущество. Когда я выношу работы на улицу – фотографировать, они становятся совершенно другими, причем изменения в лучшую сторону. К тому же, мы и на выставках никогда не видим работы при естественном свете.

– Еще об «истории». Когда ты учился в МГУ, там ведь не было никакой  мастерской?

–  Разумеется, не было. Но работать получалось. У нас было хорошее общежитие, его строили к Олимпиаде как гостиницу для спортсменов. Комнаты были большими, к тому же, были «мертвые души», которые жили в городе. Но я и в то время работал в малых форматах, в основном –  тушь, перо. Красками я почти не работал.

– Сейчас у тебя жилая квартира, оборудованная под рабочее место. А где ты хранишь работы?

– Здесь же и храню. В последнее время, я стал работать на холстах. Стало сложнее, но все равно как-то выкручиваюсь. Мое рабочее пространство все уменьшается, а форматы все увеличиваются. Но место пока еще находится. Конечно, всегда мечтаешь о большой мастерской. Наверное, оптимальный вариант – это иметь загородный дом и рядом с ним отдельную мастерскую. Но нужно исходить из того, что есть. Есть где работать – уже хорошо.

– Но сейчас у тебя есть и определенные преимущества. Это жилая квартира – есть кухня и т.д.

– Да. К тому же, меня никто не выгонит, никто не поднимет цену за аренду, есть только квартплата. И близко к дому, а для меня это очень важно. Возможно, здесь сказывается привычка работать дома, которая выработалась в начале 90-х. Хотя, совмещать жилье и рабочее место – это плохой вариант, он был у меня просто вынужденным. Сложно смешивать рабочий процесс и семейную жизнь. Это всегда отвлекает. Все друг другу мешают.

И еще. В моем случае это очень важно: Все эти «общежитийные» мастерские для меня не совсем приемлемы по причине возлияний и прочего подобного. Стереотип богемного художника уже не актуален. Я не люблю, когда меня отвлекают посторонние звуки, шорохи, звонки, незапланированные визиты… Поэтому в моем нынешнем положении есть еще один положительный момент: пришел в мастерскую и несколько часов в полном отрыве от всего можно спокойно работать. А в «общественных» мастерских это сделать гораздо сложнее. Я не люблю работать при свидетелях, я отшельник по природе своей.

Фото: Анна Кузнецова