Александр Морозов представляет цикл «Мастерская»

На этот раз мы  в мастерской у Алексея Белюсенко, человека примечательного во всех отношениях. Он родился в Казахстане. Семья переехала в Украину, когда ему было 6 лет. Работал художником-оформителем, реставратором в Киевском Национальном научно-исследовательском реставрационном центре, совмещал все это с живописью, наконец в 2012 году окончательно выбрал путь свободного художника. Белюсенко –  живописец, график, коллажист, создает инсталляции и занимается дизайном интерьеров. А еще Белюсенко в «Доме МК» регулярно читает лекции, посвященные британскому искусству ХХ века и творчеству Марселя Дюшана.

К этому остается только добавить, что у него впечатляющий список персональных и коллективных выставок (как в Украине, так и за ее пределами), а его работы хранятся в галереях и частных коллекциях более 30 стран.

Итак, Алексей Белюсенко…

Мастерская должна быть белой

– Первый вопрос  традиционный: Что в твоем представлении мастерская, помимо того, что это ателье, рабочее место и т.д.? Что для тебя включает это понятие?

– Для меня в первую очередь мастерская – это среда обитания. Как бы то ни было, но я в ней нахожусь, как правило, довольно долго. Во-первых, для меня это место какой-то публичности, потому что сюда приходят не только мои друзья, но и люди, с которыми я не в таких коротких отношениях (друзья могут и домой прийти). Во-вторых, пространство, в котором я нахожусь, должно носить какие-то мои черты. Мне не все равно, какая у меня мастерская, мне абсолютно не все равно, даже учитывая особенности белого цвета как отражающего, но я бы, например, никогда не смог бы работать в мастерской, где стены были бы другого цвета. Предпочитаю, чтобы стены были фоном, поэтому я считаю, что мастерская должна быть белой. И, конечно же, она должна иметь следы моего присутствия. Человеку свойственно любое помещение, в котором он находится, воспринимать как неслучайное и постоянно подгонять его под себя. Хотя точно также мы подгоняем под себя и весь мир. Для меня важно, чтобы помещение стало моим, хотя оно и не совсем мое – я здесь просто обитаю.

– То есть, мы сейчас говорим конкретно об этой мастерской?

– Я говорю о любой мастерской, в которой я находился или буду находиться. Я не могу работать в чужих мастерских. Для меня всегда проблематично отключится от каких-то неудобств, когда я нахожусь на пленэрах. Не только свет, не только удобства, палитра, станок, но и цвет стен, высота потолков – ко всему этому нужно долго привыкать. Поэтому в первую очередь мастерскую (если мое пребывание в ней не кратковременное) я подгоняю под свои стандарты, под свое вѝдение.

Я не могу работать в нелюбимом месте. Я должен его полюбить, а для того, чтобы его полюбить, я должен его обжить. Вот так, вкратце, то, что такое для меня «мастерская».

В правильной мастерской окна должны выходить на север

– Хорошо, теперь давай поговорим именно об этой, конкретной мастерской. Она обжита. Но ведь это не только рабочее место. У тебя здесь и кухня, и библиотека.

– Дело в том, что я свою библиотеку «располовинил». Ту часть, которая связана со словом –литература, справочные издания (не все, кстати) – я храню дома. А здесь хранится часть, посвященная изобразительному искусству. В основном это музейные альбомы, альбомы художников и другие книги, которые могут понадобиться в связи с работой.

– Здесь же у тебя  и фонотека.

– Фонотека здесь, потому что я не люблю работать в тишине. Музыка мне помогает, и работаю по-разному под разную музыку. На холсте, как следствие, получается различный результат. Музыкальные вкусы у меня достаточно разнообразные (я слушаю довольно большой диапазон жанров – от рока до минималистов), поэтому, возможно, у меня такая разноплановая живопись.

– Но она все равно узнаваема.

– Наверное, в этом смысле я не совсем правильный художник, потому что уже много лет я разрабатываю несколько направлений. На мой взгляд, цельный художник может делать только то, что может делать именно он, а я придумываю какую-то манеру для выражения определенных идей или замыслов и создаю какие-то серии.  Не хочу себя ограничивать какой-то одной манерой, я люблю переключаться с одной на другую.

– Эта конкретная мастерская – она тебя устраивает?

– В качестве именно мастерской она не совсем удобна, особенно с учетом моего образа жизни. Когда я прихожу в мастерскую – а это, как правило, бывает после полудня – здесь начинает светить солнце. Солнце мешает работать, в особенности, если ты работаешь маслом (много бликов и очень плохо видно). Но выбирать мне не приходилось, и хорошо, что есть хоть такая. В правильной мастерской окна должны выходить на север, чтобы не попадало солнце.

– Мы говорим уже об идеальной мастерской?

– Да, об идеальной. В идеальной мастерской должно быть больше света, не прямого солнечного, а рассеянного.

Но, тем не менее, я люблю эту мастерскую, я с ней уже сросся. Я приспосабливаюсь под ее недостатки, а она приспосабливается под мои.

– То есть это неплохой вариант, но не идеальный.

– Не идеальный. Но человеку всегда не хватает чего-то. Многие художники, которые работают в худших условиях, мечтали бы о такой мастерской.

Третья и единственная

– Давай немного поговорим о твоих предыдущих мастерских. Начиная, наверное, с первых, студенческих.

– Так ведь я недолго был студентом, причем не художественного ВУЗа. Я проучился год, бросил институт и занялся живописью. Потом, хоть и не сразу, я занялся реставрацией. Это был, если можно так сказать, судьбоносный случай, в том смысле, что когда я попал в реставрационные мастерские, – а я искал работу, связанную с живописью, красками, графикой и т.д., –  и когда я попал в эту среду, понял, что наконец-то обрел «тихую гавань», в которой мне приятно, хорошо, я себя чувствую комфортно. Мне было интересно этим заниматься, и мне были интересны люди, которые этим занимаются.

До этого я работал художником-оформителем и мне очень не нравилась среда, в которой я находился. Мне предоставлялись мастерские, и я их тоже обживал, для меня всегда был важен внешний вид мастерской. В реставрационных мастерских первое время я работал в общем помещении, а потом все же добился индивидуального. Сразу же стало лучше. Я потихоньку возобновил занятия живописью, несмотря на то, что это не поощрялось. Именно тогда я пристрастился к живописи маслом.

Первая мастерская у меня была в Реставрационном центре на Терещенковской. Потом я перебрался на Андреевский спуск, где и проработал 20 лет. Там у меня также было личное пространство. Соседи, конечно, были, но я с ними мало общался. Как правило, общаются соученики, я же не учился. У меня был узкий круг общения с художниками, пока я не познакомился с людьми, с которыми теперь прочно связан и которые составили нашу нынешнюю группу «Синий октябрь» – с Матвеем Вайсбергом, Еленой Придуваловой, Алексеем Аполлоновым, Борисом Фирцаком, Ахрой Аджинджалом.

Фактически, это у меня третья мастерская. С Андреевского спуска нас выгнали, потому что дом продали. Мы переехали в Арсенал, там было помещение офисного типа, только что отремонтированное. Работать там было сложно: краска брызгала и начальство строго-настрого запретило писать. Какое-то время я помучился, а потом стараниями друзей перебрался в 2012-м уже сюда, на Лукьяновскую. Времени ходить сюда у меня не было, поскольку я должен был находиться на работе. У меня было только два выходных или нужно было приходить по вечерам. Сначала я пытался совмещать, и потом через некоторое время бросил реставрацию ради живописи. Так что теперь это моя единственная и полноценная мастерская.

Фото: Алексей Белюсенко