Завтра в Одессе пройдет прощание с художником Александром Ройтбурдом, директором Одесского художественного музея, интеллектуалом, сибаритом и подвижником. Он нажил себе кучу врагов и кучу друзей. Первых мы оставим при своем мнении, а вторых – послушаем. In Kyiv собрал несколько воспоминаний друзей Александра Ройтбурда, опубликованных в личных блогах. Пусть они останутся pro memoria.

Матвей Вайсберг, художник

С Сашей Ройтбурдом мы познакомились в августе 1987 года, когда я в одесском Горсадике рисовал портреты. Подошедший ко мне молодой человек с бородой цвета краплака похвалил мои уличные портреты, разложенные на асфальте. Мы разговорились. Он поинтересовался, видел ли я последнюю молодежную выставку в Киеве, я ответил, что видел, он спросил, кто мне понравился. «Ройтбурд», – ответил я. «Это я», – представился краснобородый и пригласил меня к себе домой смотреть работы. Я был вне себя от счастья. В результате посещения Сашиной квартиры с друзьями, мы с ним не общались почти десять лет. Так получилось. Мы обитали в разных мирах, витали в разных эмпиреях, ошивались в разных компаниях. Пили, вероятно, одно и то же. Я не помню точно, когда произошло сближение, вероятно, оно случилось снова на почве искусства. Иногда мы встречались на выставках, переписывались на фейсбуке, играли в пинг-понг стихами, которые Саша знал множество, да и я на память не жалуюсь. В последние годы общение становилось все более дружеским, все более сердечным. Фейсбук нам был в помощь, но не только он. Я публично пообещал подарить работу Одесскому музею, но только в случае, если Ройтбурда оставят директором.

Успел. Успел и съездить в Одессу повидаться. Саша специально пришел в музей, хотя это было для него физически нелегко.

Вчера я по телефону спросил Сашу, можно ли его навестить. «Завтра, – ответил он, – когда я буду дома». «Выздоравливай», – сказал я. «Спасибо, дорогой», – ответил Саша, обычно скупой на проявления чувств. Это «Спасибо, дорогой» теперь навсегда будет для меня и признанием в любви, и прощанием, и напутствием.

Спасибо, дорогой!

Вадим Петров, художник

Ройдбурд тримав у стані бадьорості ціле покоління художників. Його діяльність і творчу активність важко переоцінити. Пам’ятаю наше знайомство в Одесі на початку 80-х. Його гостинність, світськість, готовність до діалогу були безмежні. Пам’ятаю його академічну постановку в інституті Ушинського, де він тоді навчався, колір напоїв у приморському парку. Веселих і закоханих в мистецтво друзів Олександра, запах смажених мідій і розмови про фактуру кінематографу. Пізніше, 88-го року, зустріч в Манежі, де в той час гуркотів трансавангард. Його бурхливу і всім відому діяльність 90-х років. Пізніше пригадую його персональну виставку натюрмортів в «Дукаті» і респектабельний вигляд Олександра на відкритті бієнале сучасного мистецтва в Одесі. Відстоювання своїх позицій і поглядів, іноді незвичних, адміністративна і організаторська діяльність, виявились важкою і виснажливою роботою. У такому ритмі довго знаходитись неможливо… Але ти, Олександре, багато встиг зробити, світла пам’ять про тебе буде завжди.

Сергій Жадан, письменник, поет

Рік тому ми вигадали видати збірку його віршів. Саша любив їх читати в компаніях і при застіллях. Читав натхненно, весело й переконливо. Тож ідея книжки не могла не виникнути.

– Саш, – говорю йому, – ти оформив мою збірку, давай я оформлю твою.

Саша внутрішньо скривився, але погодився. Зібрав рукопис, дав почитати. Це були дивні, цікаві вірші, не зовсім подібні на його картини (цим, по-своєму, і цікаві), в яких було багато еросу, багато Одеси, багато печалі. Одне слово, я почав малювати.

Коли справа дійшла до портрета, знайшов його фото в неті, зробив, скинув йому. Саша відписав.

– Слухай, – сказав, – я таким був 20 років тому. Я схуд. Сильно схуд.

Він хворів, але не говорив про це. Я зробив вигляд, що образився.

– Тоді надійшли, – кажу, – актуальне фото.

Він надіслав. На фото був справді худий і виснажений. Але посміхався. Якось навіть демонстративно посміхався, як на фотографіях, зроблених у відділку поліції. Я зробив ще одну роботу, скинув йому. Саша відповів смайлами. В смайлах відчувалася якась безнадія.

Пару тижнів тому, приїхавши до Одеси, ми зі Славою Померанцевим та Женею Лопатою таки напросились у гості. Саша тримався як міг, хоча сил йому відверто бракувало. Говорили про майбутню книжку, аби про щось говорити.

– В ілюстраціях, – пожартував Саша, – не передані повною мірою особливості особистого життя ліричного героя.

Говорилось йому важко. Але він говорив.

– Ти що, – спитав його Слава, – помирати зібрався?

– Так, – відповів він. – Але не зараз.

Хотілось йому вірити. Хотілося думати, що він усе контролює. Хотілося сподіватись, що у нього вийде перехитрити смерть. Не вийшло. У смерті завжди є пару додаткових аргументів.

Це дуже печальна новина для всіх, хто любить цю країну. Без Ройтбурда тут буде трішки порожньо, протяги будуть гуляти.

Спочивай із миром, маестро, ти багато зробив. Бракуватиме тебе.

П. С. А книжка вийде у вересні. Почитайте її. Ройтбурд там цікавий, парадоксальний, яскравий, несподіваний. Ну, ви ж його знаєте.

Борис Херсонский, поэт

Мой друг, Александр Анатольевич Ройтбурд, не жалел красивых слов, приветствуя друзей в дни юбилеев и провожая их в последний путь. Он младше меня на десять лет (был – не ложится в строку). Вот думал, умру, и будет кому сказать несколько добрых слов о старом поэте. Случилось иначе.

Одесса известна как город литераторов и город художников. И впрямь, хороших и даже замечательных художников в городе было немало. Но великий художник был один. И это – Ройтбурд. Фантастическая энергетика, невиданная продуктивность, широта тематики, смелость и даже необузданность. Сколько выставок за короткое время! Сколько поражающих воображение работ! Какие замечательные статьи о нем, какие каталоги!

Мы познакомились когда-то в Пале-Рояле, где молодые художники продавали за гроши свои работы. Познакомились и подружились сразу. Творческий путь (о, как не хочется этих казенных выражений!) Саши у меня перед глазами. Весь, разнообразный, провокативный, постмодернистский и неоклассический. Большинство моих книг проиллюстрировано его живописью и графикой. И, залежавшийся в издательстве «Фолио» мой двухтомник также иллюстрирован его рисунками.

Он не вписывался в наш город, который он наградил титулом «ПГТ “Одессочка”». Одесская Интеллигенция была нашей общей подружкой, а вот вторая… у нас они были разными: у него «Одесская Художественная Общественность», у меня «Одесская Литературная Общественность». Ушаты грязи, вылитые на Сашу, особенно когда он выиграл конкурс на должность директора ОХМ, описанию не поддаются. Он не вписался в наш город и в должности директора музея, хотя для музея он сделал очень много. Как никто – много. От композиции до фандрайзинга, до вечеров, концертов и лекций в стенах музея.

Думаю, в политику он пошел едва ли не от отчаяния.

Мы с ним – майдановцы. Он – в большей степени, чем я. Он говорил резко, может быть слишком резко. Ну, такой он был человек. Был.

Одесса пожимала плечами. Одесса разводила руками, пыталась его обнять и тут же отталкивала. Одесса не нашла места для презентации его огромного, итогового каталога. Ну почему ты не свалил? – читалось в ее выпуклых глазах. И мечта ПГТ Одессочки сбылась. Он ушел в место, в существование которого отчаянно НЕ верил.

Туда, где нет болезни и печали и воздыхания. Говорят – спи спокойно. Но ты был слишком беспокойным, чтобы успокоиться за пределами земной жизни. Беспокойных и энергетичных снов тебе, дорогой друг.

Ты, как заведенный, работал маслом и мастихином,
я, как заведенный, писал стихотворные строки.
Но что вся живопись, что стихи нам,
если всё происходит так, как сказали пророки.

Ты земля и вернешься в землю – так они говорили.
Ты будешь стоять в стороне, в поношение людям.
Закон исключенного третьего. Или – или.
Нам так предсказали, мы были, мы больше не будем.

Так плачет ребенок, за что-то поставленный в угол.
Так в опере плакал юродивый – мальчишки копейку украли.
Иногда мне кажется – мы прожили жизнь среди пугал.
Но мы не боялись, мы их дразнили, мы с ними играли.

Были ночи беззвездны, были глаза бесслезны,
Северный ветер мотал тряпки на крестовинах.
Разлетались вороны. Пугала были серьезны,
и связанные снопы молотьбы ожидали в овинах.

Иосиф знал: снопы это наши сестры и братья ,
по рукам и ногам связанные обетом.
Чтобы плод принести – сноси удары-проклятья,
времени не осталось, чтоб пожалеть об этом.

Времени не осталось, но вечности хватит с лихвою.
Сколько ни отнимай – все то же в сухом остатке.
На то и трава забвения, чтобы все заросло травою.
На то и черные дыры, чтобы Бог позаботился о заплатке.

Фото: Сергей Мазураш