Это только воспоминания, мои воспоминания и не на какую точность событий я не претендую.

Ваган

…Поезд из Одессы в Киев приходил в то время, как ни смешно, именно в 7.40. Ваги не всегда сообщал о своем приезде. Ясно было одно, что вообще не ясно куда он едет и зачем…
Он мне звонил из «Світлиці» на Андреевском: «Коля, ты еще спишь? А я тут, уже рысую!» Я просыпался, приходил в еще пустое кафе и видел Вагановскую улыбку на пол лица… «Пока ты шел, я уже нарисовал два портрэта и выпил два стакана водки», – говорил Ваган, и так начинался день.

В очередной раз я его встретил в кафе, это уже после того, что с ним произошло в Одессе… Он был с палочкой и молчал. Самое глупое, что я нашелся спросить, промолчав минут десять: «Как дела?» – «Раньше было хреново, теперь начал привыкать». Потом он сказал: «Стаканчик белый сухой вино, мне не повредит». Впредь я старался встречать его прямо на вокзале, у меня был тогда большой черный мерседес, Ваган этому очень радовался, говорил: «Молодец Салопузов, этот авто мнэ очень подходит».

Мастерская была напротив «Світлиці», на Андреевском,18, естественно вокруг этого места (в то время) и крутилась творческая и околотворческая жизнь… Как-то помню, пришел Ваган, а я повесил старый угольный утюг на крюк от люстры посередине комнаты, Ваган увидел это и начал причитать что-то в духе, мол, это я, Салопузов (так он меня называл), что-то задумал хитрое и значит ему надо сесть именно под утюгом, в самое безопасное, по его мнению, место. Обычно он садился на диван у стены. Пришел Валера Соболевский, потом еще одна знакомая, считающая себя ведьмой. Мы пододвинули стол к Вагану, расселись… Валера сел на место Вагана, на диван. Приступили к трапезе. Вдруг над диваном обваливается, отрываясь от дранки, кусок потолка. Непьющий Соболевский успевает отскочить, а на диване оказывается несколько сот килограмм потолка. Ваган был счастлив и удивлен одновременно. Он удивлялся самому себе, как он смог раскусить черные козни ведьмы и сесть в безопасное место. Трапезничать мы продолжили как ни в чем не бывало, однако это все и в правду было довольно странно.

В другой раз, мы сидели в мастерской с Митей Вайсбергом и Сашей Кноппом. Было скучно, моросил дождик. Мне кто-то принес здоровый портрет Ленина, примерно три на два метра. Ваган вытащил его на улицу, поставил возле дома Булгакова и начал планомерно, под скрипку Кноппа, превращать Ленина в Маркса. Настроение изменилось, день задался.

Помню,  в какой-то праздник было много людей в мастерской… Пили, ели, рисовали. Вдруг, под вечер Ваган онемел, начал падать на пол, заикаться и что-то писать непонятными буквами на стенке, не обращая ни на кого внимания или не узнавая. К нему осторожно подошел Митя и сказал: «Ваган, это я Митя, а это мой брат Коля». Ваган улыбнулся, как он умел, и написал на стенке примерно так: «Идиот, я же не ослеп, я онемел!»

В другой раз мы собрались делать шашлык на Замковой горе. Естественно решили поручить это Вагану как кавказскому человеку. Вдруг Ваган заявил, что шашлык делать не умеет, но знает как, потому что его учил этому один эстонец. Его засмеяли и перепоручили это дело мне. Ваган все терпел, но когда я начал крошить в мясо помидоры, он запрыгал на стуле и закричал: «Салопузов, это же не борщ!!!» Тем не менее, шашлык получился вкусный.

В последнее время, когда Ваган приезжал в Киев, он останавливался у Валеры Соболевского, там ему было хорошо. Как-то я познакомил его с одной девушкой Аней, она была младше его лет на семнадцать. Ваган был довольно меланхолично настроен, но увидев девушку, преобразился. Назначил свидание. Нашел где то белый костюм и цветы. В общем, стал всерьез ухаживать. Я ему как-то говорю: «Что ты ей можешь дать, ты же старый хрен с палочкой?» Ваган встрепенулся, и ответил: «Как что, идиёт, а мои картины!?» Это был его последний роман…

Кнопп

Кнопушкин даже не собирался покидать клетку в милицейском отделении, не обращая внимания на просителей в лице девушки Л., меня, еще одной дамы и находящихся там милиционеров.
А началось все так. Утром я встретил его на киевском вокзале и повел в американское посольство. Шли мы по-одесски долго, что-то ели в дороге, немножко пили, встретили Л., которая согласилась составить нам компанию. Затем я их оставил у посольства и пытался уехать по своим делам. Пока я пытался, прошло немного времени, мне позвонила Л. и сообщила, что Кноппа забрали в милицию прямо у дверей посольства. До участка, куда его отвезли, я добирался долго по городским пробкам, но добравшись, увидел занимательную картину. Кнопп закрылся в клетке изнутри и наотрез отказывался выходить. Оказалось, что охранник не впустил его в американское посольство, и Кнопп заявил, что когда тот будет стоять у врат рая, он, Кнопп, их всех тоже не пустит. Тогда-то и был вызван наряд милиции и Кнопп оказался в участке. Войдя в роль (видимо, решив, что это и есть рай), он заперся изнутри в клетке и наотрез отказался туда кого бы то ни было пускать, чем поверг милиционеров в недоумение. С трудом мне удалось уговорить Кноппа выйти из образа святого, намекнув на недвусмысленную вечеринку с девушкой Л.

Кнопп часто ездил через Киев – то в Одессу, то в Москву (одно время он работал в театре Марка Розовского), то в Казань, там жил некий доктор Мушарапов, который его лечил голоданием). Однажды возвращаясь из Казани чистым и одухотворенным, Кнопп решил в Киеве не останавливаться. Он просто вышел на киевском вокзале в рейтузах и тапочках, чтоб купить себе пирожки. В купе остались все вещи, паспорт, скрипка (альт Гальяно), деньги. Кнопп по своему обыкновению заговорился с молодой продавщицей и отстал от поезда. Какими-то правдами и неправдами он умудрился без денег, без паспорта, в тапочках и рейтузах попасть в аэропорт сесть в самолет и прилететь раньше поезда в Одессу. До прихода поезда оставалось несколько часов, Саша зашел к знакомому, живущему возле аэропорта: он намеревался перекусить, выпить и отправиться на перрон встречать себя и встречающую его маму Бэллу Иосифовну. Однако, выпив, он задремал и, естественно, опоздал к прибытию поезда. Прибежав на уже пустой перрон, Саша увидел выброшенные свои вещи, в том числе и альт Гальяно, вокруг них бегала его мама Бэлла Иосифовна с криками: куда дели ее сына проклятые изверги… в общем, она очень удивилась когда Саша появился с другой стороны. Все закончилось бы благополучно, если бы Саша не зашел в гастроном на Дерибасовской, не разговорился с продавщицей, и в итоге альт Гальяно исчез в неизвестном направлении.
Последние годы Кнопп впал в тяжелую депрессию, его мать умерла, Ваган говорил, что она зовет Кноппа к себе. Ваган и сам после трепанации стал пропадать… Он как-то пришел на концерт к Кноппу в Одессе, опоздал, сел в первый ряд, вдруг посреди концерта закричал: «Фальшиву, фальшиву!», встал и ушел. Возможно, они больше не увиделись.

Неля

Жаркий летний полдень. На Андреевском, в мастерской, я рисую спиной к открытому окошку. Потом замечаю, что на меня кто-то смотрит, оборачиваюсь, вижу Нелю из Одессы. Оказалось, она стоит и смотрит уже битый час, не желая отвлекать меня от дела.
Познакомились мы в Одессе на Дерибасовской, 17, у нее дома, привел меня туда, кажется, Кнопп. Жила она на первом этаже и почему то почти всегда была дома, а если ее не было, то казалось, что она есть, у нее все всегда всё оставляли. Кто – вещи, Кнопп – продукты и скрипку, Ваган – краски и рисунки, у нее всегда можно было переночевать. Дети у нее были, но я про них, кроме последней дочки Рады, ничего не знаю. Мужчин с ней я тоже никогда не видел, однако жил сверху над Нелей виолончелист Вова Подгайнов, мне кажется, он ей симпатизировал. Они с Кноппом играли в одном квартете и в свое время гастролировали по бывшему Союзу. Помню, он занимал целый этаж над Нелиной квартиркой, на дверях у него была прикреплена кнопкой бумажка, на которой было написано «Князь Аргутинский-Долгоруков». По вечерам он приглашал послушать виолончель, после чего ставил нам на видеокассетах свои обращения к народу в Белгороде-Днестровском. По квартире князь ходил лысый, в столыпинской бороде и в белом балахоне, с дорогой тростью, босиком. У него был не характерный для Одессы ремонт и горячая вода. В минуты раздумий он печально играл на виолончели что-то душераздирающее. Как-то раз в это время мы с Нелей и Митей Вайсбергом внизу пили шампанское. Вдруг музыка прервалась на полуноте и в окне показалось ведро на веревочке. Неля между разговором взяла из ведра какую-то бумажку, прочитала ее, что-то написала в ответ и отправила ведро обратно. Через несколько минут виолончель опять зазвучала и, кажется, еще трагичнее. Оказывается, это князь прислал Неле стихотворение в духе: «Я буря, я гроза, я гнев, я ветер…» Неля ему ответила приблизительно так: «Да! Ты буря, ты гроза, но вымой ведро».

А в это время Ваган рисовал портреты в Горcаду, Кнопп играл на скрипочке, вечером что-нибудь придумывалось для веселья. Так продолжалось не один год. Потом постепенно все закончилось, Кнопп выбросился из окна, Подгайнов умер, чуть ли не в этот же год, потом ушел Ваган. Неля давно переехала, ее дочь Рада родила. Они приезжали ко мне в Киев пару лет назад, Неля вроде и не изменилась, как была без возраста высокая, черная, от тридцати до шестидесяти, так и осталась. Видно сказываются корни ногайских степняков, некогда кочевавших в тех краях.