Организацию, в которой я тогда работал, в среде киевских проектировщиков и в  Шевченковском райкоме называли «Гипрожид».

Потому, что опытный  директор Боярский смело брал на работу евреев и в райкоме аргументировал это так: «Во-первых, у меня текучки кадров нет: куда ж им утекать. Во-вторых, работают по совести, причина та же. В-третьих, на зарплату не жалуются. А руководящий состав у меня весь правильный и партийный».

Находился «Гипропрод» (т. е. «Гипрожид», а позже – «Укргипропищепром») в пятидесяти метрах от нынешнего памятника в Бабьем Яру, то есть метрах в двухстах от действительного места расстрелов.

Решение ставить памятник было принято под давлением мировой общественности, не в последнюю очередь, благодаря  деятельности Виктора Некрасова, и,  конечно, свою роль сыграло стихотворение Евгения Евтушенко, зачин которого («Над Бабьим Яром памятников нет») звучал обвинением местным властям. Как это — до сих пор нет памятника? Поставить и забыть о проблеме: именно так это было воспринято.

И объявили конкурс. Результаты конкурса были показаны в выставочном зале союза художников на Крастноармейской. Были там всего  три или четыре проекта, кто и по каким критериям выбирал … не будем уточнять. Это теперь каждый строящийся дом может вызвать бурю негодования, а тогда… нынешняя молодежь даже представить себе не может, как угрюм и обманчиво молчалив был народ. Страсти кипели только в курилках, никто не позволял себе критиковать решения власти, разве что квалификацию скульпторов. Там же, в курилке института обсудили и мой проект: засыпать поле глыбами шлака, и в этом шлаке воздвигнуть огромные, вздымающиеся к небу скрюченные обугленные руки. А «стекляшку» – круглое  застекленное кафе на углу Дорогожицкой и Коротченко (теперь Олены Телиги), переоборудовать в маленький музей-мемориал. Народу мой проект понравился, покивали и разошлись по рабочим местам.

Скоро в соседнем дворе литейного цеха союза художников появилась модель будущего памятника, и мы все получили возможность его рассмотреть. Обратили внимание и на то, что центральные фигуры были изображены в вышиванках.  Покойный ныне  Витя Нудельман, отец которого был в 1941-м оставлен для подпольной работы в покинутом Красной Армией Киеве и погиб, несомненно, в Бабьем Яру, сокрушенно крутил головой и вздыхал. А уж когда увидели надпись «35000 советских граждан»…

К открытию памятника готовились старательно. Естественного течения событий не предполагалось, боялись, судя по всему,  огромного стечения народа. Поэтому соответствующие органы приняли решение собрать с близлежащих организаций народных дружинников, причем в первую очередь еврейской национальности, для заполнения территории мероприятия и недопущения «случайных людей», т.н. «несанкционированного проникновения».  Ежели что,  евреи должны были, в традициях Бабьего Яра, сами обеспечить порядок, и не допустить разных выходок со стороны других евреев.

В основном были задействованы наши дружинники. Но были еще из соседних «Гипросельхоза» и Института усовершенствования врачей. И из морга (только штатные сотрудники, конечно). И с мотоциклетного завода,  в качестве заградотряда второго эшелона. Без учета национальности, а просто как проверенные рабочие военизированного предприятия. Ответственным был наш парторг. Нам раздали пригласительные билеты. Фамилии приглашенных мы заполняли сами.

С утра  нас собрали в актовом зале. А ближе к времени события небольшими группами, не создавая толчеи, по 10-15 человек вывели на площадку перед прикрытым здоровенной тряпкой  памятником Вот как это выглядело.

Потом была торжественная часть, которой я совершенно не помню, потому что должен был следить за порядком. И наконец, памятник открыли  Тряпку косо и натужно потащили влево, она с треском порвалась, заиграл гимн УССР. И памятник возник перед нами.   Как оказалось, других собравшихся на открытие, кроме нас и официальных лиц, не было. И никаких беспорядков тоже. Скучающий фотограф позади нас стоял на урне и искал что-нибудь фотогеничное. Или скандальное.

Поэтому в следующий раз  (который был в сентябре, в Судный День) нас просто собрали в актовом зале и никуда не выгнали. Убедились, что все спокойно,  и распустили.

И мировая общественность на время успокоилась.

Но не я.

Хотя мои дедушка и  и бабушка лежат не здесь, а в городе Кременце Тернопольской области, в пятистах метрах от центра, где еще в 1947 году поставили зеленую деревянную пирамидку с надписью

«45000 советских граждан и совслужащих».

Фотографии: Олег Кац, Стас Бобрик