В Киеве скоро появится улица Николая Носова – детского писателя, автора трилогии про Незнайку, «Живой шляпы» и разных других замечательных историй.
Улицу в Святошинском районе назовут в честь писателя-киевлянина: Носов, в самом деле, родился в Киеве, прожил здесь – в Киеве и Ирпене – треть жизни, написал о своем киевско-ирпенском детстве книгу – «Тайна на дне колодца». Она не так известна как приключения Незнайки и его друзей, между тем, это киевская книга – с киевской географией и топографией. Это Киев и Ирпень начала ХХ века, быт людей не богатых, но предприимчивых: «Стать богачом нетрудно, – любил говорить мой отец, – нужно только узнать, как это делается».
Николай Носов в 1911 году/ в 1954 году
Отец Носова был «артистом эстрады», исполнителем т.н. «песен тюрьмы и воли»:
В дореволюционные годы на эстраде существовал так называемый квартет «сибирских бродяг». Все четверо участников этого квартета (и отец в том числе) одевались в ветхую, изорванную одежду, покрытую всевозможнейшими заплатками, обувались в крестьянские лапти, изображая собой арестантов, бежавших с каторги и пробиравшихся сквозь дебри сибирской тайги к себе на родину. Нарядившись в такую живописную рвань, артисты выходили на сцену и пели про то, как «глухой неведомой тайгою бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой», или популярнейшую в те времена «Дубинушку» и другие «Песни тюрьмы и воли», как значилось на афише.
В какой-то момент «тюремный репертуар» не прошел цензуру, и квартет прекратил свое существование. Отец Носова стал рабочим на железной дороге, впрочем, пролетарской гордости не испытывал.
– Зачем мне говорить, что я рабочий? Буду говорить, что я домовладелец. У меня дом есть. Так и в анкете буду писать.
– Уж ты выдумаешь! – сказала мать. – Домовладелец – тот, у кого большой дом с квартирами, которые он сдает жильцам за плату. А у тебя какой дом?
– Будто кто-то поедет смотреть, какой у меня дом, – возразил отец. – Может быть, у меня тут дом в пять этажей.
– Это в Ирпене-то! Пять этажей! – ужаснулась мать. – Скажи еще, что у тебя небоскреб тут.
– И скажу.
– Сумасшедший! – с иронией отвечала мать.
Итак, детство писателя Николая Носова прошло в Ирпене, а любимыми игрушками были паровозы с вагончиками:
Я уже знаю, что мы живем в Ирпене. А Ирпень – это железнодорожная станция в двадцати пяти километрах от Киева по теперешнему счету (раньше считали на версты). Местность здесь красивейшая: есть лес и река, поэтому у многих киевлян в Ирпене дачи. Но мы, как и другие ирпенские жители, живем здесь постоянно, то есть и лето и зиму. За забором, вдоль которого тянется дорожка от нашего дома к калитке, – дача Капийковских. Дом Капийковских – словно средневековый замок с какими-то затейливыми террасками, балкончиками, мезонинчиками, островерхими башенками со шпилями и слуховыми окнами на крышах. Наш маленький беленький домик с зеленой двускатной крышей, без всяких прикрас, кажется чересчур простеньким и даже бедным по сравнению с этим роскошным «замком», но, если бы мне предложили, я бы не согласился поменяться с Капийковским домами, потому что наш дом – родной, а дом Капийковского для меня чужой. … Позади усадьбы Капийковских в просветах между деревьями видна железнодорожная насыпь. С крыльца нашего дома мне хорошо видно, как по железной дороге проносятся поезда. Для меня большое удовольствие увидеть поезд. А самое радостное событие – это когда мне дарят на праздник игрушечный паровозик с вагончиками. Жаль только, что в этом игрушечном железнодорожном составе всего лишь два вагончика. Но у меня план: когда-нибудь мне подарят еще паровозик с двумя вагончиками, я прицеплю все вагончики к одному паровозу, и получится как настоящий поезд.
Учился Носов в гимназии Стельмашенко, – на тот момент она располагалась в Рыльском переулке.
Так нынче выглядит здание гимназии Стельмашенко по Рыльскому переулку,10
Фамилия владельца нашей гимназии была Стельмашенко, в силу чего учащихся этого учебного заведения звали стельмашенковцами, стельмашаковцами или же просто стельмашаками. Форма у нас была такая же, как и у остальных гимназистов, то есть: синевато-серые гимнастерка и брюки и синяя фуражка, украшенная кокардой. По этой кокарде легко было отличить стельмашенковца от учащегося любой другой гимназии. У всех других гимназистов на кокарде была изображена цифра, обозначавшая номер гимназии, в которой он учился. У нас же на кокарде вместо цифры была буква «С», то есть начальная буква фамилии Стельмашенко. Таким образом, с этой буквой на лбу мы ходили как бы клейменые, и нередко на улице можно было услышать по своему адресу: «Вот стельмашака идет!» Не знаю, как другим, а мне лично это казалось обидным.
Сам Михаил Стельмашенко был человеком, скажем так, – своеобразным: педагог и священник, активный член Киевского клуба русских националистов, монархист, выступивший на Карловарском съезде духовенства в 1921-м против восстановлении в России династии Романовых, большой энтузиаст школьных экскурсий и пропагандист скаутского движения. Стельмашенковские скауты проводили свои занятия в Ботаническом саду на бульваре. Носова в скауты не приняли «по причине малолетства», он организовал конкурирующую «концессию» под названием «Гремучая змея» и вел партизанскую войну против «организации пай-мальчиков»:
Устроив засаду, мы неожиданно обстреливали их каштанами, а когда они, испугавшись, бросались бежать от нас, словно стадо баранов, мы незаметно убирались куда-нибудь подальше, понимая, что, обнаружив в конце концов малочисленность нашего отряда, они легко могли одолеть нас.
Продолжение следует
