Музей современного искусства Украины представляет выставку «Семейный альбом: Сергей Григорьев и его семья». 

В экспозиции представлены Сергей Григорьев и несколько поколений его семейства: Любовь Григорьева (Стеллецкая) (1910-1991), Саша Григорьев (1948-1967), Майя Зарецкая-Григорьева (1933 – 2004) и Галина Григорьєва (р. 1933). А также внуки, правнуки и племянники: Игорь Григорьев, Елена Нечипоренко, Валентина Захарчук, Ольга Нечипоренко, Сергей Григорьев (младший), Иван Григорьев, Сергей Молодчиков, Виктория Руднева, Светлана Карунская, Александр Новиков, Ирфан Шемсединов, Гафар Шемсединов, Ельмира Шемсединова, Настя Молодчикова, Елена Зарецкая, Евгения Григорьева. А также Алексей Захарчук (1929-2013), Марьян Савельев (1932-2013), Александр Агафонов (1947), Юрий Малишевский (1933-1992), Виктор Зарецкий (1925-1990).  Всего 25 участников и более ста работ.

Светлана Карунская: Выставка получилась странная: большая и неровная, но тем и интересная. Она как бы состоит из кусочков. Тут работы, которые никто не видел, работы из коллекции семьи, причем большой семьи, и каждый принес свой «кусочек». Они очень разные, порой художника трудно узнать – он известен совсем другими работами. Но в этом и ценность такой выставки. На открытии Дмитрий Корсунь сказал, мне кажется, верную вещь: здесь собран срез украинского искусства «вокруг 60-х». То, что привело к 60-м, все то лучшее и прекрасное, что было в 60-х, и наконец, то, что вышло из 60-х, что питается духом 60-х.

Иван Григорьев: Эта экспозиция собиралась в рамках музейного проекта «Семейные ценности», т.е. речь о представлении семейных династий. Но я хотел бы напомнить, что в советские времена все эти династические «семейные ценности» не поощрялись. Семья хлеборобов, семья сталеваров – это хорошо, это важно, а семья художников – нет, это плохо, это – «вы своих по блату в институт принимаете!». И все же так было, и здесь представлены несколько поколений нашей семьи. Очевидной, видимой связи – ни тематической, ни «школьной» – в экспозиции нет. Просто я  пригласил свою родню встретиться таким необычным образом. Не все доехали, но человек двадцать пять набралось. Маклауды такие. Или нет, скорее, Макларены, те, которые неудачники.

– Почему неудачники?

У этой ситуации нет позитивного резонанса. Скажем, есть улица Яблонской, а улицы Григорьева нет и не будет.

– Не факт. Это ведь длинная история. Кто думал, что будет улица Кричевского? Но она есть. А Григорьев… Когда подряд читаешь биографии украинских художников второй половины ХХ века, – все они учились у Григорьева. Расскажите,  как происходило это учение в семье, собственно, как это было – семья и школа?

Меня Сергей Алексеевич учил очень ненавязчиво. Я был молодой,  мне все не нравилось. Он мне показывал, я ничего не понимал, уходил заниматься своим делом. 14-15 лет это не тот возраст, когда ты способен воспринимать метафизику. Мальчики взрослеют позже, – годам к сорока. Сейчас я кое-что вспомнил. Тут важно, что он не стал переламывать меня. Вообще, самое важное в преподавании искусства, – то что передал мне мой дед, – уважение к личности художника. Он мне показал, объяснил, выдал какие-то вводные позиции  обучения и самообучения: что есть структура, что есть работа с материалом, что есть, как говорят постмодернисты, работа с «вареным материалом», копия, и что есть история искусства. И что бы я ни делал, я всегда к этому возвращаюсь.

Он вовсе не был кондовым соцреалистом, как иногда хотят это представить. Это был это глубокий, универсальный, порой – парадоксальный мастер. Однажды он принес большой альбом про искусство Египта. Он говорил: смотри, насколько это ярче, выразительнее, нежели античная Греция. Я не понял его тогда, просто поверил на слово. Сегодня я понимаю, что он имел в виду: язык пластики у египтян гораздо сильнее, как вообще все, связанное с телесностью, сексуальностью. Еще очень хорошо он объяснял про кубизм. Скорее показывал, чем рассказывал. И может быть я когда-нибудь смогу рассказать, как он приходил от кубизма и структурности к своему «реализму».

Бабушка Любовь Игнатьевна Стеллецкая тоже рисовала и могла бы стать хорошей художницей.

Она двигалась немножко в сторону декоративности, но дед очень сильно влиял на нее. Сама она из замечательного рода: ее отец  Игнатий Яковлевич Стеллецкий – легендарный археолог, всю жизнь занимался поисками библиотеки Ивана Грозного. Он лучше всех знал подземную Москву, он знал «коридоры», которые из Хитровки вели прямиком в Кремль. С будущей женой – моей прабабушкой он познакомился на корабле, когда они плыли в Палестину.

Последний год своей жизни, когда его разбил инсульт, он писал и говорил только на арабском: это был последний язык, который он учил. Двоюродный брат, Дмитрий Стеллецкий – художник и скульптор, жил и умер в Париже. Из этого же рода – из Стеллецких жена академика Петра Капицы, Наталья Васильевна. Игнатий Яковлевич похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище, и я делал надгробную плиту для него.

Портрет отца. Рис. Л.Григорьевой

Александр Агафонов, мой отчим, с мамой они расстались, он живет сейчас в Бельгии, здесь три его работы и скульптура. Он, наверное, главный учитель мой был, с ним я рос. Его первой учительницей рисования была моя  тетка Майя Сергеевна Зарецкая (Григорьева) и Зоя Лерман. В последствии, в 1970-х это была одна компания: мама, Галина Григорьева, Аким Левич, Зоя Лерман, Александр Агафонов и Анатолий Лимарев. Михаил Вайнштейн еще был в этой компании. Он был ближайшим другом и студентом Игоря Григорьева. Игорь чуть раньше закончил институт, был аспирантом, точнее – стажером-ассистентом, Миша работал с ним, и когда он ушел из жизни, Миша повторил его судьбу. Через несколько лет после  смерти Игоря Григорьева он умирает при похожих обстоятельствах.  Какая-то была между ними глубокая связь. Вайнштейн принимал участие в тех коллективных выставках в мастерской, которые закончились приходом КГБ. Вся эта жуткая история из «длинных 70-х» – глухого, тупикового времени. Тот же Анатолий Лимарев сорвался в самом конце, в 1985-м, уже после «Выставки девяти». А до того был момент когда Виктор Зарецкий спас Анатолия от самоубийства.

Виктор Зарецкий. Портрет сына-студента

После того как Алла Горская была зверски убита КГБ,  Зарецкий оказался в среде «отверженных». Понять то время непросто и уже точно не удастся рассказать новому поколению, о чем думали их родители на стыке времен.

Игорь Григорьев. Рис. С.Григорьева

Тот же Игорь Григорьев – сложный и интересный художник, непонятый и неоцененный. Он умел рисовать «для Фонда», т.е. «давал» приемлемую тематику – спортсменов, военных.  Друзья-неформалы его за это осуждали. Но он рисовал так, как хотел, в своей технике, и его рисунок был далек от канонов соцреализма. Здесь выставлен поисковый эскиз к картине «Ветеран» –   старик, полубомж, со всей его «неуместностью» в окружающей действительности. Он в итоге написал картину в «В парке», своеобразную реплику на Брейгелевских «Охотников», и мало кто понимает  о чем эта картина.

Он много теоретизировал, развивая, как я полагаю, новые возможности применения  «золотого сечения», у него были свои принципы работы с пространством, какие-то идеи, которые он унес с собой в могилу.

– Выставка, в самом деле, получилась очень большая и очень разная. Очень много художников со своими манерами, своими темами и поколенческими пристрастиями. Но есть какие-то общие узлы и сюжеты, которые делают это «Семейным альбомом». И это не только «семейные портреты», – есть еще такой лейтмотив: «художник за работой».

Да, «художник за работой» – он и есть «семейный портрет».