Александр Морозов представляет рубрику «Мастерская»

На этот раз мы в гостях у Александра Животкова, в его мастерской на улице Антоновича.

При том, что Животкова сложно назвать «публичным человеком»  (он редко появляется на людях, выставляется не  часто), его работы знают все, кто интересуется современным искусством. Его, наверное, можно назвать художником знаковым. Работы его музейного уровня и хранятся они в музеях и частных коллекциях, успешно  продаются на славных аукционах (в том числе и Sotheby’s).

Тонкий живописец, в последнее время он создал уникальную авторскую технику, начав работать с деревом, камнем, создавая резные панно, в которые зачастую вплетает текст (как правило, это молитвы и библейские цитаты.

Это жизнь

Идея проста. Тема нашей беседы – мастерская. Первый вопрос уже традиционный: Что для тебя мастерская? Рабочее место – это очевидно. Ты еще что-то вкладываешь в это понятие?

Всё. Жизнь, как бы банально это не звучало. Когда ты 24 в сутки находишься здесь, где бы ты не находился, когда ты не помнишь свои дни рождения, но ведешь отсчет своего возраста по работам, годам, когда они были сделаны, то напрашивается определенный вывод.

По сути, получается, что это для тебя среда обитания.

Не знаю, я тебе сказал, что это – жизнь. Это – всё. Мастерская – это живой организм, в котором я нахожусь. Иногда он меня принимает, иногда – нет. Какое-то время я жил в мастерской. Сейчас это делать трудно, нужно отвлекаться хотя бы на время. Но все направлено в сторону мастерской, в сторону работы, в сторону желания что-то сделать, успеть это сделать, успеть как можно больше.

Если уж на то пошло, у меня есть довольно много незаконченных работ. Думаешь, Господи, дай закончить хотя бы эту вещь, а потом делай со мной все, что угодно. Закончил. Подходит следующая работа и все повторяется снова.

История

История мастерской? Какой мастерской? Первой или второй? В этой мастерской я работаю с 1993 года, соответственно уже 26 лет. Я ее первый раз увидел, когда еще здесь не было даже крыши, только стены.

Это мастерская от Союза художников?  А раньше какие у тебя были мастерские?

До этого, когда я учился в институте, на последнем курсе, я оборудовал угол у папы в художественной школе на Сырце. У него была там мастерская, я поставил подрамники, занавесил и стал там работать. Работал в ней я достаточно долго. Наверное, это было с года 85-го или 84-го. А потом я переехал сюда. Основных мастерских у меня было две. Правда, какое-то время я работал по ночам дома, в маленькой комнате. Немного отдыхал, ел и начинал работать, зачастую до утра. Сейчас у меня эта мастерская, и все равно не хватает времени.

…Как привычный бой часов

Мне кажется, мастерская – это портрет художника. Каждая мастерская из тех, в которых я бывал, имеет «свое лицо».

Отчасти это так. Мастерская, как и человек, со временем меняется. Раньше у меня в мастерской постоянно что-то варилось, была хорошая выпивка, постоянно было много народу. И в тоже время постоянно кипела работа. Сейчас я все это убрал полностью, точнее, все убралось само. Выпивка, как таковая, исчезла, количество людей резко уменьшилось. Сейчас я живу очень замкнуто, но по-прежнему много работы и по-прежнему не хватает времени. Если ты заметил, я практически никуда не хожу. Я предпочитаю уединение. Круг общения очень сильно сузился. И я не делаю шумных вернисажей. Просто развешиваем работы, и кто хочет, тот приходит и смотрит работы. И так уже пять лет. Вот и все.

У тебя тут неплохая библиотека.

Основная часть книг у меня в «будке». Я сделал себе, если можно так сказать, «будку». Я много работаю с деревом и поэтому появляется много пыли. А там пространство, защищенное от нее. Там стоит телевизор, находится основная библиотека, кровать. Всю жизнь мечтал о таком помещении. Туда я никого не пускаю.

Это  личное пространство?

Да, личное пространство. Он герметизировано, туда не попадает пыль. Там я отдыхаю от всех и от всего.

А так у тебя как во всякой мастерской, развешаны работы, твои в том числе…

Моих работ нет, я не люблю вывешивать свои работы. Здесь только работы друзей, близких.

И впечатляющая коллекция трубок.

Трубки, да. Люблю их. У меня их, наверное, больше сотни.

И неплохое собрание керамики. Откуда оно?

Это еще с юности. В СССР это все продавалось в селах. Папа мой покупал, я тоже. Здесь есть фигурки из российских областей, из Средней Азии, из Грузии. Есть совершенно фантастические игрушки. Опять-таки, покупать и собирать их не было самоцелью, просто я не мог пройти мимо. Так же как не пройти мимо этих тибетских чашек и чайника, из которых мы сейчас пьем чай. Я чувствовал, что просто обязан их приобрести.

И коллекция икон…

Это не коллекция. Просто набор. Здесь, в мастерской, собраны вещи, без которых ты в свое время не мог обходиться. Зачем они мне в таком количестве? Я не знаю. Наверное, это отголоски места, где я родился, дома, где я рос. Там было все перегружено предметами. Теперь без них я не могу представить себе какого-то тыла, какого-то существования. Это как привычный бой часов. Если часы останавливаются – мне чего-то не хватает. Это уже многолетняя привычка. В доме, котором я родился, всегда тикали ходики.

А где ты родился?

На Трехсвятительской. Раньше она называлась Жертв Революции, Героев Революции. Дом находился рядом с Михайловским монастырем.

Обустройство твоей мастерской проходило спонтанно или продуманно?

Это – жизнь. Что же ты хочешь? 26 лет. Это хороший отрезок. Когда я работал в группах, пока у меня в мастерской не стоял чайник, чашки, что-то не висело на стене – я не мог начать работать. Когда я съезжал из мастерской в группе, то многие хотели в нее попасть – она была обжитая.

Затворник

Эта мастерская тебя полностью устраивает или не совсем?

Ты знаешь, мне было сделано несколько предложений, но я выбрал эту. Главное, что здесь меня никто не беспокоит. Здесь были сделаны многие работы, в том числе и «Распятие», которое было подарено Папе Римскому. Большая честь для меня, хотя я об этом не думал, да и сейчас не думаю. Для меня главное – работа. Наверное, в этом отношении я счастливый человек.

Эта мастерская приближается к идеальной?

Здесь были сделаны пятиметровые панно, общим размером 20 метров. Новая мастерская – это громадный этап, который нужно преодолеть для того, чтобы там можно было что-то делать.

Ты пока не собираешься ее менять?

Пока она меня устраивает. Главное, чтобы меня никто не трогал. Трогать не будут – все будет хорошо.

Получается, что ты затворник.

По сути – да. Это не принципиальная позиция, так получилось. Ты прекрасно знаешь, что я люблю и повеселиться и прочее. Но сколько можно, мне этого уже достаточно. Просто не хватает времени.

А что для тебя идеальная мастерская?

А ты можешь ответить на вопрос: «Что такое идеальная жизнь?» Я не знаю. Наверное, идеальная мастерская – это мастерская, в которой ты привык жить и работать и  где тебя нельзя достать.

 У всех по-разному. Некоторые, наоборот, любят общение.

Согласен. Ты знаешь, что я отношусь с большой любовью к нашему другу Вайсбергу. У него совершенно удивительный талант. Мне такой талант не дан. Видимо, мне дано что-то другое. Мне всегда было интересно, когда же он успевает работать? Он успевает давать интервью, ходить на концерты, выставки. Я так не могу. У меня совершенно другая жизнь, другой темперамент. Мне все это не интересно, а интересно только тогда, когда у меня что-то получается. Тогда я радуюсь, не более получаса. А потом берусь за следующую работу. Это фанатизм? Наверное. Это плохо? Наверное. Эгоизм? Вполне возможно. Но по-другому жизнь я себе не представляю. Художник – это обычный рабочий человек. Он работает. Я не помню, была ли у меня когда-нибудь тяга к богемности, наверное, только в юности. Она у всех была. Проблема в другом – когда она заканчивается. На самом деле это тяжелая работа, я работаю со сложным материалом, и с камнем, и с деревом. Как по мне художник ничем не отличается от человека, который строит дом, разбивает сад или пишет текст. Каждый занимается тем, что  может. Вот так жизнь и идет.

Ну что, подытожим?

Пожалуй. Это был хороший вопрос: что для меня мастерская. Повторюсь – всё. Я не могу работать где-то в другом месте. У меня несколько раз была возможность остаться жить в Европе, были очень хорошие предложения. Я этого не сделал и не жалею об этом.

И напоследок добавлю, что в искусстве для меня самое важное – это искренность, труд и доброта. К слову, доброта – это очень важный дар, очень редкий, не каждому он дан.

Фотографии: Павел Мазай