В издательстве Strelka Press совсем недавно вышел сборник «Горожанин», в котором ученые и эксперты дают характеристику современному и будущему жителю мегаполиса.
На каком языке говорят горожане?; как медиа формируют горожан?; горожанин как экономический агент. InKyiv публикует отрывок «Тоска по сообществу. Как объединяются современные горожане», написанный философом Григорием Юдиным.
«Горожанин: что мы знаем о жителе большого города?». Редaктор-состaвитель Иосиф Фурмaн. М.: Strelka Press, 2017.
***
Исходным пунктом для социологического мышления о городе является то, что город — это не место, где живут люди, а способ сосуществования людей. Все физические и технические характеристики города выводятся из этого базового формата объединения: если в городе низкая солидарность и высокий уровень индивидуализма, в нем не будет удобного общественного транспорта, будет много автомобилей и всегда пробки; если в городе авторитарная центральная власть и мало коммуникации между горожанами, то в нем будут широкие геометрически правильные проспекты, но сильное расслоение и мало инициативы со стороны жителей; если много разнородных этнических групп, не связанных друг с другом, то возникнет сегрегация. Возникающие таким образом социальные институты закрепляют определенный стиль взаимодействия в городе, и для его изменения нужно работать с социальным устройством совместной жизни.
Почему город так тревожит социологию с самого момента ее возникновения? Обратная сторона эмансипации, которую он дает, — потеря социального единства. Город становится гигантской ареной для индивидуальной конкуренции, но кто будет поддерживать мирные дружеские отношения между горожанами? Странным образом оказывается, что у города нет хозяина, потому что слово «горожане» не обозначает никакого социального субъекта (в отличие, скажем, от «односельчан»). Слово «сограждане» мы едва ли употребим сегодня в том смысле, который оно имело для небольших городов-республик где-нибудь в XIV–XV веках, а «земляком» мы, скорее всего, назовем кого-то при встрече на чужбине.
Это беспокоило всех основателей социологии.
Так, для Фердинанда Тённиса исчезновение общности означало становление общества корыстных и взаимно враждебных людей. В теории солидарности Эмиля Дюркгейма город оказывался местом, где теряется «механическая» солидарность племен и должна возникнуть органическая солидарность, основанная на разделении труда, — но вместо нее трагическим образом происходит разложение социального контроля над индивидом, из-за чего он погружается в переживание бессмысленности жизни, а общество поражается недугом аномии, утерей социальной регуляции и интеграции. Георг Зиммель, хотя и был завсегдатаем берлинских салонов начала ХХ века, остро переживал внутренний конфликт, который город создает в горожанине, лишенном прочных социальных уз.
Последствия такой разобщенности социологам хорошо известны. На социальном уровне это расслоение и потеря контакта между верхами и низами, правящими и подчиненными. Это постоянная «трагедия общин» — отсутствие у горожан мотивации для того, чтобы заботиться об общем благе, в результате чего ухудшается среда обитания, уровень безопасности и экология.
На индивидуальном уровне — повсеместная враждебность и нервные расстройства (поэтому Вена рубежа веков была идеальной лабораторией для Фрейда), способные порождать целые эпидемии самоубийств. Наконец, именно горожане склонны стекаться в непредсказуемые толпы и формировать спонтанные и недолговечные, но чрезвычайно агрессивные объединения.
Итак, бездушный мегаполис с его пронизывающей все человеческие отношения отчужденностью не может быть идеальной моделью города. Каковы в таком случае альтернативы? Прежде всего, социологи достаточно быстро обнаружили, что жесткое противопоставление город/село, с которого все началось, не соответствует действительности. Многие большие города формируются как конгломераты более мелких сообществ (по-английски — neighbourhoods, «соседства»). Именно на изучении городских сообществ было построено одно из наиболее влиятельных направлений в социологии города — Чикагская школа. Многие чикагские исследователи (Роберт Парк, Луис Вирт, Родерик Маккензи) больше опирались на собственный опыт жизни в городе, членства в городских бандах или взросления в мигрантских трущобах, чем на последовательную социальную теорию. Они видели горожанина как продукт небольшого локального сообщества, которое обрабатывает и переустраивает городскую среду так, чтобы было возможным выживание группы.
В результате город раскалывается на относительно независимые зоны, каждая из которых имеет собственный социальный и материальный профиль. Такие сообщества могут быть достаточно автономны, и в них часто высокий уровень самоуправления — люди неплохо знают друг друга и активно участвуют в общей деятельности по поддержанию и развитию среды обитания. Впрочем, формирование таких зон в значительной степени зависит от способа образования города: не стоит забывать, что их изучение началось в первой половине ХХ века с больших городов США, где заселение производилось этноконфессиональными группами, которые оседали рядом друг с другом, образуя относительно обособленные ареалы.
Однако в послевоенной социологии города произошла смена парадигмы, которая вывела ее за рамки интереса к автономным локальным сообществам. Это произошло благодаря тому, что теоретики города по-новому посмотрели на капитализм. Конечно, капитализм с его индивидуалистическими тенденциями описывался как характерная черта духа современного города уже Максом Вебером, однако в 1960-е стало понятно, что капитализм имеет куда более непосредственное влияние на городскую жизнь.
Благодаря философу Анри Лефевру современная социология города хорошо понимает, как город становится ареной классовой борьбы. Как показал Лефевр, капитал, абстрактно заинтересованный в освоении любых новых пространств, организует и преобразует их под себя. При этом он сталкивается с уже сложившимися пространственными формами. Возникает конфликт между капиталистом-девелопером, который видит в городе «абстрактное» пространство застройки, и солидарными сообществами, для которых города — это «социальное» пространство сложившейся привычной жизни. Главной ставкой в этой борьбе оказывается горожанин: с одной стороны, логика капитала разрушает знакомые ему ландшафты, реорганизует город по своему усмотрению и превращает горожанина в элемент рабочей массы; с другой стороны, сопротивление сообществ порождает новые стимулы для солидарности горожан и возвращает им силу коллективного действия.
Город, состоящий из сообществ, — это одно из возможных решений проблемы городской разобщенности. В таком случае мы получаем модель федерации, или «консоциации». С одной стороны, здесь сохраняется социальное единство на самом нижнем уровне, так как каждый человек включен в свою территориальную единицу.
