В конце апреля, на книжном Арсенале, будет представлен новый роман киевского, русского, украинского писателя Алексея Никитина, впервые вышедший в Украине. Мы говорим об этом романе и его истории, и о Киеве, конечно же.

Что это за слово такое – «Шкиль-Моздиль»? 

Слова-то такого нет, оно не  означает ничего, точнее – не означало ничего, когда появилось. Это был такой дыр бул щыл, но когда начали думать над названием, рабочее название романа было «Тяжелая кровь», во время разговора с зав. отделом прозы «Дружбы народов», я понял, что надо снизить пафос: сам факт того, что они решились, что берут и печатают эту вещь – это уже поступок.

В романе у главного героя в стихотворении есть строчка:  «А мы, упершись лбами в стену, шагали вдаль и шкиль моздиль!». После того как оно, это Шкиль-моздиль, стало названием, слово обрело смысл. Произошло приращение смысла у слова, которое ничего не значило.

Кто его у нас издает?

Желающих было несколько. Выйдет роман в издательстве «Люта справа», это молодое издательство, которое заявило о себе в конце прошлого года альманахом «Мистецький Барбакан. Трикутник Дев’яносто два», в котором публиковались авторы, выступавшие на Барбакане зимой 2014 года.

На русском?

Да, у директора издательства Андрея Гончарука появилась мысль, чтобы через 100 лет не доказывать, что авторы, которые пишут по-русски здесь и сейчас, – это украинские писатели, их надо издавать в Украине. Иначе может повториться дискуссия, которая сейчас то затихает, то опять возобновляется вокруг Гоголя. Поэтому в издательстве выйдет книжка Володи Рафеенко, книга стихов Саши Моцара и моя.

И это верное концептуальное решение издательства, – мой знакомый итальянский славист, украинист Марко Пулери написал диплом на тему нашей русской украинской литературы. Была опубликована его статья – и на его статью ответили все: такого явления нет! Здесь ему это сказали, кажется, Рябчук и Семкив. Это же он услышал в России, да и в Европе тоже: «ты выискиваешь явление, которого нет». Но упрямый Марко дописывает книгу об этом несуществующем явлении.  В сентябре прошлого года Марко был одним из организаторов конференции в Бертиноро, там были наш философ Михаил Минаков, журналист и писатель Елена Стяжкина – Марко позвал людей, которые разделяют его точку зрения на культуру Украины.

Мне было удивительно и полезно увидеть, насколько мало знают текущую украинскую ситуацию и насколько ее воспринимают через призму российских новостных каналов. За основу берется позиция, которую озвучивает Россия. И это касается не только итальянцев, были профессора из Сербии и Югославии, все то же самое.

Если мы вернемся к книге – мне казалось в самом начале чтения, что она собиралась быть о другом, немного другой историей.

Да, она должна была быть о другом, с другим финалом. Я начал ее до наших событий.

До Майдана?

Да, до Майдана. Она должна была точнее повторять линию предка главного героя, Незгоды.

Мне казалось там условно два главных героя.

Да, конечно, два, у обоих есть реальные прототипы. Один – более яркий. Это Незгода, его история с предком реальная, был такой исторический персонаж Мыкола Михновский, это история рубежа XIX-XX вв., человек, который первым сформулировал радикальные взгляды Украинского Национального Движения. История его была трагична, как в общем и всех украинских деятелей того времени. В частности, имя Михновского связано с неудавшимся восстанием лета 1917 года в Киеве. Выступление подавили, не дав ему развиться, а Михновского отправили на румынский фронт.

Я для себя представлял, что главный герой, попав на работу в училище МВД, тоже может попробовать поднять мятеж. Когда наша ситуация начала развиваться, я понял, что это абсолютно нереально – никакого бунта он поднять не сможет: это система, люди туда пришли сознательно, многими были за это заплачены деньги… Мы это видели, как они реагировали. Они были не просто лояльны к приказам, но и более активны, они считали, что действия их руководства недостаточны. Я понял, что этого произойти не может. Но Майдан сам диктовал развитие событий.

Если бы я попросила вас рассказать 111 слов о «Шкиль-Моздиль» что это были бы за слова?

Украина постоянно находится в жестко поставленных исторических рамках, постоянно соотносит себя с прошлым, а ситуации прошлого не были историями успеха. И эта зацикленность на дурной истории, на дурном опыте, который надо преодолевать. Успех украинского движения состоит  в том, чтобы не цепляться за прошлое, находить новое, отказываться от тяжелого негативного опыта. В тот момент, когда я писал роман, здесь уже не было старого государства, а сейчас оно опять восстанавливается. Выстраивается та же система, люди мыслят старыми шаблонами, не видно способности принимать необходимые решения и история опять сворачивает. В общем: дурная история Украины должна быть преодолена, и для этого есть возможности.

Ваша проза – это такая городская лирика. Это ваша мифология, вы заговариваете и наговариваете Киев. 

В украинской литературе Киев занимает большое место, мне навскидку вспоминаются Олесь Ульяненко, Владимир Дрозд. В русской был «Бабий Яр» Кузнецова. Конечно, Киев недорассказан. Я сейчас дочитываю роман Марка Алданова «Повесть о смерти», тоже ведь глубоко киевская вещь, причем очень интересно и подробно рассказывающая о настроениях, которые были в Киеве в конце 1840-х гг.

Если я и вижу исторические параллели с нашими событиями, то это европейские революции 1848 года, буржуазные, национальные. Это становление национального сознания и буржуазии, которой не хочется существовать в феодальных условиях. То, что выстраивал здесь Янукович, очень напоминало феодализм, а реакция общества – антифеодальную революцию. У Алданова показано то, что сейчас уже подзабыто.

Современному Киеву не хватает своего мифа, хотя есть способность генерировать мифы, город провоцирует авторов на их создание. Параллельно существуют многочисленные микрокультуры и связанные с ними сообщества: микрокультура Петровки и букинистов, микрокультура БЖ, да много, тех же шестидесятников, которая была здесь своей, ощутимо отличавшейся от российской. Многое было похожим, да, но многое было – своим.

Мало написано о войне, об оккупации. Я хожу кругами вокруг одной семейной истории, и однажды надо будет ее рассказать. Очень большая вещь и очень масштабная, в ней переплелись, в том числе, и межэтнические отношения, и те проблемы, о которых стараются до сих пор не говорить.

Я знаю ваших четыре романа: «Истеми», «Маджонг», «Парк Победы», и вот теперь «Шкиль-Моздиль».

В Киеве  «Шкиль-Моздиль» выйдет под названием «Санитар с Институтской», будет презентация на Арсенале.

Было ли еще что-нибудь вами написано о городе?

Да, был еще роман.

Пятый?

Первый. «Три жизни Сергея Бояршинова, банкира и художника» вышел в журнале «Радуга» в 2003 году. Это был роман о киевских масонах. О масонах любят поговорить, не слишком интересуясь историей и фактами. Между тем, в киевских ложах состояли известные исторические личности, тот же Михаил Сергеевич Грушевский. Я был поражен, насколько структура, выстроенная масонами, оказалась беспомощной и недейственной.

Пока речь касалась заседаний и слов, она работала, но все посыпалось, едва возникла необходимость принимать решения и их реализовывать. В ситуации XX века они оставались людьми XIX и проиграли Ленину, популисту и жесткому прагматику. Социалист Грушевский чуть ли не год решал, как отдавать землю крестьянам: 30 % стоимости это много или мало? А 30 %  не устраивали никого, ни помещика, получавшего только треть стоимости, ни крестьян у которых не было таких денег. Ленин же просто бросил лозунг: «земля – крестьянам!» Профессор Грушевский никак не мог такого сказать, римское право не велело. А Ленин плевал на все. В исторически краткосрочной перспективе он выиграл, ну а к чему это привело в долгосрочной, мы все видели и видим сейчас.

Это бессилие масонства в реальных делах было для меня удивительным, поэтому писать мне было интересно, но результатом я не очень доволен. В «Трех жизнях..» я попытался совместить почти документальные главы и интересный исторический контекст с мистической компонентой… В любом случае, работа была интересная, а собранным материалом я пользовался потом много лет.