Если человек музыкально одарен – это хорошо! Если его карьера сложилась, вдвойне хорошо. Но если он при этом наделен писательским даром и может рассказать о своей жизни интересно – вот это уже просто прекрасно. Киевлянин Роман Исаакович Кофман – скрипач, композитор, дирижер, многолетний главный дирижер Киевского камерного оркестра, Симфонического оркестра Национальной филармонии Украины – именно такой человек, щедро наделенный разнообразными талантами, и книга «Как я провел жизнь» (издание которой три года назад прошло как-то тихо) у него уже девятая.
Его воспоминания – большое путешествие: от раннего киевского детства, через войну, потерю родных в Бабьем Яре и на фронте, эвакуацию в Узбекистан, в древний Коканд, возвращение домой и учебу в музыкальной средней школе для одаренных детей, и дальше, дальше… Работа, творчество, калейдоскоп советских и заграничных городов, портретов знаменитых в разных сферах людей: Дмитрия Шостаковича, Павла Вирского, Яши Хейфеца, Альфреда Шнитке, Давида Ойстраха, Отто Клемперера, Натана Рахлина, Михаила Горбачева, Вольфа Мессинга, Отто Скорцени, Сальвадора Дали… Ну и, конечно, рассказы о семье – жене, Ирине Саблиной, основавшей прославленный детский хор «Щедрик» и дочери Маше, Марианне Саблиной, которая сегодня руководит хором.
Отличительная особенность воспоминаний Романа Кофмана – вездесущая мягкая ирония по поводу жизненных обстоятельств, какими бы сложными они не были, и себя в этих обстоятельствах. Укус в пятку кокандского скорпиона, «тошный» кукурузник на маршруте «Киев – Пирнов», предложение от Павла Вирского сменить фамилию на «Саблин», потому что представители власти «не могут спокойно наблюдать, как сто казаков пляшут под еврейскую палочку», и горькое признание того же Вирского «Если бы вы знали, Рома, как мне надоели шаровары!..», джинсы «Леви Страусс», подаренные мистером Ли, директором Сеульского симфонического оркестра, потому что это якобы «заветная мечта любого советского дирижера», и множество других коллизий, наблюдений, сочных зарисовок наполняют эту, в общем-то, серьезную книгу об эпохе, людях и музыке.
Роман Кофман. Как я провел жизнь. Киев: Laurus, 2018
Незабываемым был концерт Киевского камерного оркестра в Донецке. В столицу Донбасса мы приехали после нескольких выступлений в более мелких городах региона – в Краснодоне, Макеевке, Северодонецке, Краматорске; повсюду нас хорошо слушали, хорошо принимали, но публики бывало немного. Лишь в Головке, в музыкальном училище, зал с отличной акустикой был наполовину заполнен.
Администратор Донецкой филармонии, фальшивый бодрячок, то есть видимо, имеющий большой стаж работы в этой должности, войдя в автобус, воскликнул: «Категорически приветствую! Все в сборе, никто не забыт, ничто не забыто?.. Могу вас поздравить, сегодня вы будете иметь полный зал!» – и кивнул водителю, который почему-то был в воинской форме.
…Проехав несколько кварталов, мы оказались на просторной площади с массивным зданием на противоположной от нас стороне, в котором издалека угадывался некий Дом культуры. К нему с разных сторон сходились нарядно одетые люди – в основном, парни и девушки со свертками под мышками. Совершив круг, мы подъехали ко входу. Прислоненный к стене, у входа стоял фанерный щит, на нем красной краской было написано:
Вечер проводов призывников в армию
- Приветствие
- Концерт
- Танцы
– Что это значит? – ледяным голосом спросил Шароев у веселого филармонического суперагента.
– Все в порядке, – ответил тот, – ваши музыканты будут довольны. Их за кулисами ждет минеральная вода и печенье… А сейчас попрошу поторопиться, мы немного задержались. Военком будет говорить не более пяти минут…
Зрительный зал, расположенный амфитеатром, был заполнен до отказа и встретил наше появление на сцене бурными аплодисментами. Настроение чуть улучшилось. Но ненадолго – уже через несколько минут после начала «Бранденбургского концерта Баха соль-мажор» в зале послышались выстрелы – сначала одиночные, затем перешедшие в канонаду. Испуг был недолгим; взглянув в зал, мы увидели: зрители уходят в фойе, а «стреляют» сиденья откидных деревянных кресел. С трудом мы закончили концерт Баха; Шароев подчеркнуто церемонно поклонился залу, в то время как бодрячок-администратор отчаянно жестикулировал, стоя в боковой кулисе. Жесты были выразительными, они означали: можно заканчивать, филармония засчитает полный концерт. Но Шароева уже понесло. Он поднял правую руку, требуя тишины в зале, и торжественно объявил: «Георг Фридрих Гендель. Кончерто гроссо в семи частях». Тут уже в беспроволочную связь с дирижером включился оркестр; начался мимический сеанс, в ходе которого мы пытались уговорить правнука Антона Рубинштейна остыть и не превращать наказание публики в пытку для оркестра. Шароев был неумолим. Он был в ударе, кажется, никогда он не дирижировал Генделем так вдохновенно, как в тот вечер. Мы сыграли весь Кончерто гроссо; когда он закончился, в зале сидели три человека: в последнем ряду перед долгой разлукой целовалась парочка, а где-то посередине зала сидел одинокий, наголо выбритый парень; на его коленях стоял транзисторный приемник «Спидола» производства рижской фабрики ВЭФ, антенна была устремлена к потолку. Будущий воин слушал свою музыку.
