Александр Морозов представляет рубрику «Мастерская»

После значительного перерыва очень приятно вернуться к нашей рубрике. Сегодня в гостях мы у Вячеслава Бырука, в его мастерской на улице Жилянской. Вячеслав – удивительный, ни на кого не похожий художник, выработавший свой собственный стиль. Что это – геометрически-географическая абстракция? Концептуализм? Если честно, затрудняюсь ответить. Да это, по правде говоря, и не важно. Главное, что сделано талантливо, искренне и нестандартно.

А еще Слава занимается компьютерной графикой: создает выразительные портреты (в последние месяцы сделал для друзей целую коллекцию стилизаций под ар-деко) и минималистические, но очень эмоциональные антивоенные плакаты. Итак…

Первый вопрос традиционный. Что в твоем представлении мастерская? Что она для тебя означает, и что это вообще такое?

Что такое мастерская я не знал до тех пор, пока не пришел в гости к своим друзьям-художникам на Лукьяновку. Ты приходишь в бывшее общежитие, заходишь к друзьям, и видишь, что у них – мастерские!  Та мастерская, что сейчас у меня – что-то вроде небольшого хостела. Ее нельзя воспринимать как полноценную мастерскую хотя бы по одной простой причине. Мастерская любит какое-то движение, события.  Хотя есть люди, которые только работают в мастерской и не хотят, чтобы им мешали. Другие наоборот открыты гостям. Здесь два варианта: или ты работаешь, или общаешься. Но в хорошей мастерской это все можно совместить. Что такое «настоящая мастерская», я сегодня прочувствовать не могу, могу только видеть то, что есть у моих друзей.

Наверное, соглашусь. Но хотелось бы услышать о твоем понимании «настоящей мастерской». Что она должна собой представлять?

В отличие от других художников я работаю с чистым цветом: желтым, красным, зеленым, – и для меня не очень важна хорошая соляция. Но вот свободное пространство, чтобы помещалась работа метра в полтора, для меня имеет значение. И чтобы можно было «побаловаться» с краской, оно тоже нужно.

С этим все более-менее понятно. Потом мы еще к этому вернемся. Поговорим немного о твоем образовании.

Все началось с РХСШ. После ее окончания был обычный армейский период. После армии я собрался поступать в Строгановку (там уже учились некоторые мои друзья-киевляне), поехал на «разведку», пообщался с друзьями, познакомился с некоторыми преподавателями. Меня удивило, что там отсутствовало кастовое деление «преподаватель – ученик». Я был представлен этому кругу, мне сказали, чтобы я готовился ко вступительным экзаменам. В то время я мечтал стать автомобильным дизайнером. В течение года ходил на подготовительные курсы, параллельно работал на АЗЛК, числясь слесарем-инструментальщиком, хотя в действительности работал художником. Кончилось тем, что я вернулся в Киев, женился и в Строгановку поступать не стал. Устроился на работу художественным редактором в «Спортивную газету». Работа была довольно скучной и малоинтересной. И тут мне предложили поступить в вечерний институт при Союзе журналистов по специальности «художник-график», точнее сказать – «художник прессы». Я попал в студию Виктора Васильевича Кузьменко, прекрасного графика. После этого я начал параллельно заниматься и созданием логотипов. А это уже больше рекламный дизайн. В том числе я делал рекламные борды 3D.

Можно сказать и пару слов, как я стал художником. Мои родители строили нефтепровод и я в детстве жил в Самаре. К нам приехал мой двоюродный брат. Мы поехали к родственникам по Волге на Жигули. Ждем «Ракету», и тут мой брат достает акварельную бумагу, краски и начинает писать этюды. Меня зацепило. Я был в классе четвертом-пятом, а брат в это время учился в Киеве в известной студии Н.И. Осташинского на улице Толстого.

Первая моя работа был ура-патриотическая – герб РСФСР, нарисованный для пионерского отряда «Орленок». Потом я ходил в местную студию, довольно посредственную. А затем мы переехали в Киев. Некоторое время я посещал художественную школу на Русановке, после чего поступил в РХСШ.

А теперь все-таки скажи, какая в твоем понимании мастерская является идеальной?

Она должна быть такая, чтобы я заходил в нее и не боялся все испачкать краской, – а мог делать то, что важно в этот момент. Когда захлестнули эмоции, я должен фиксировать их, не задумываясь о чистоте. В противном случае можно работать и дома, предварительно застелив все пленкой. Но это не то. Закомплексованность, ограничения мешают, нет свободы выбора и свободы действий. А в мастерской не должно быть ограничителей вообще.

К тому же ее должны время от времени посещать люди. Я человек довольно замкнутый, не очень коммуникабельный, но если у меня с кем-то появились дружеские отношения, то я чувствую ответственность. Я не люблю, когда меня предают, и сам не предаю. В идеальную мастерскую должны заходить именно такие люди, с которыми я спокойно общаюсь. Могу показать все, что угодно, но при этом знаю, что никаких недоговоренностей не будет, все будет искренне, со взаимным доверием.

То есть мастерская – это не просто рабочее место?

Нет. Я не хочу мастерской присваивать статус чисто рабочего пространства. Мастерская тем и хороша, что к тебе может прийти друг пообщаться. Я с готовностью прерву свою работу и выделю пару часов на общение с ним. Так или иначе, для меня, для моего ума это будет очень полезно. Я очень ценю живое общение с друзьями, и зачастую ставлю его выше работы как таковой. Но, разумеется, это не всегда так, бывает, что я просто не могу оторваться от работы.

Как я понимаю, это твоя первая мастерская. Или уже были мастерские и до нее?

Были чужие. Например, мастерская моего брата, которая находилась в районе Майдана. Я в ней время от времени работал, но тогда живописью еще не занимался. Поэтому для меня понятия мастерской как таковой не существовало. А как именно рабочее пространство – это первая.

Она сейчас тебя устраивает?

Как место общения – нет. Как рабочее пространство в принципе устраивает, но здесь есть временные ограничения. Я не могу себе позволить рисовать с девяти утра – до четырех-шести часов дня могу заниматься живописью только в свободное от основной работы время, ну и вечером, конечно. К тому же я не могу остаться на ночь. Вот опять же ограничения моей личной свободы.

Ты хотел бы иметь полноценную мастерскую?

Да. Я хотел бы иметь даже не роскошную мастерскую, а самую простую – в подвале. Хотя там есть серьезная проблема – может затопить.

Такая подвальная мастерская была у Алексея Малых – тесная, с посредственным светом, но она ему нравилась. Правда, сейчас он переехал на проспект Науки. Хотя, фактически, там сейчас сквот.

Да, там неплохо. Но появляется другая проблема – если не работает лифт, подниматься на верхний этаж не очень весело.

И напоследок  хотелось бы немного поговорить о твоей компьютерной графике. Понятно, что в основном это портреты друзей. По какому принципу ты отбираешь модели?

Несомненно, война наложила отпечаток на каждого из нас. Мастерская, живописные работы для меня отошли на второй план, поскольку возможность передвижения была ограничена. Что остается? Остается компьютер, на котором ты можешь что-то сделать, заполнить эту брешь. Поэтому я взялся за серию портретов своих друзей. Мне хотелось поддержать их, послать импульсы доброты, показать, что мы есть, вы есть, мы друг друга поддерживаем. Так и появился этот цикл.

Ар-деко – это просто личное пристрастие?

Я задумался, как бы это могло выглядеть в эпоху ар-деко. И потом представлял через призму художественного стиля определенную категорию людей. Так что с моей стороны это было баловство, игра с хорошей долей иронии.

Как по мне, получилось великолепно. И еще об одном. Твоя серия, я даже не знаю, как ее охарактеризовать: плакаты, агитки – чисто на политическую тему. Она была спонтанной?

Нет, не спонтанной. Эта тема меня очень волнует. Я уже немолодой человек и не могу бегать с автоматом – а некоторые мои знакомые именно так и сделали, пошли воевать, – так что я свой протест, свою ненависть, свое неприятие войны смог выразить таким образом. Хорошо это или плохо, слабо или сильно выражено – меня не слишком волновало. Я просто выплескивал свои чувства.

Если честно, я услыхал именно то, что и хотел бы услышать. Сартр в свое время говорил об ангажированности искусства. Бретон говорил о том, что искусство и политика не противоречат друг другу, но при этом порыв должен быть искренним.  Мне кажется, что ты ближе к Бретону. Это ведь не соцзаказ?

Нет, не соцзаказ. Очень многие работы я не выставлял на всеобщее обозрение, а просто уничтожал, понимая, что они слабые и неискренние.

Спасибо за все, что ты делаешь. На этом, пожалуй, мы и закончим.

Фото: Александр Морозов и Facebook Славы Бырука